Улица Америки (СИ)

Утром, после завтрака я как обычно направилась в его палату, но зайти не успела – остановилась возле приоткрытой двери – Алекс говорил с кем-то по телефону. Мне потребовалось несколько секунд, что понять – на том конце была Инге. До этого я никогда не слышала их разговоры: Алекс никогда не звонил ей при мне, а сама она, видимо чувствуя, что не играет в его жизни такую уж важную роль, редко выходила на связь. Видимо, не хотела навязываться.

— Все уже нормально. Думаю, еще недели три и меня отпустят домой. Скоро вернусь к вам.

«К вам». Не требовалось быть гением дедукции, чтобы понять, кого он имел в виду – Инге и их пока еще не рожденного малыша. Я по-прежнему стояла в коридоре, наблюдая за ним, с удивлением и даже каким-то ошеломлением понимая, что не чувствую ни ревности, ни злости. Лицо Алекса было таким спокойным и умиротворенным – совсем не так, как со мной. Когда он смотрел на меня, я видела в его глазах огонь, пляшущих чертей и… страсть. И в моих собственных отражалось то же.

Мы тянулись друг к другу, как притягиваются магнит и железо, но это никогда не было любовью. Во всяком случае, не той, что возникает между мужчиной и женщиной. В нашу первую встречу я была потеряна и одинока, в моей жизни царили разброд и шатание, и Алекс стал тем, за кого можно зацепиться, тем, кто давал ощущение безопасности. Плюс ко всему, я любила нарушать правила: наши отношения были запретными, и это подстегивало, возбуждало. Но только сейчас я поняла, что никогда не любила его по-настоящему.

Не будь в его жизни меня, он бы уже давно стоял на твердой почве, и Инге сейчас, кажется, могла дать ему это. С ней он был спокоен, уверен в будущем и твердо знал, что делать. Мы могли бы и дальше оставаться любовниками, но что потом? Три искалеченные жизни и ни за что похороненные мечты? Этого ты хочешь для себя и него, Тэсса?

Алекс положил трубку и повернулся к двери, но за миг до этого я уже скрылась в коридоре.

***

«…Некоторые вещи уходят безвозвратно. Принять это нелегко, но можно постараться. Нужно уметь отпускать людей. Отпускать хотя бы потому, чтобы сохранить в сердце то лучшее, что было, что объединяет нас. Чтобы запомнить друг друга такими, какими мы однажды (как думали) полюбили друг друга. И я хочу помнить тебя таким. Я хочу помнить тебя двадцатилетним мальчишкой, который спас меня от глупости на пьяной вечеринке; мальчишкой, с которым я гуляла по Зальцбургу, шлепая босыми ногами по нагретой брусчатке; мальчишкой, с которым шла через бесконечное кукурузное поле, после того, как десяти минутами ранее чудом избежала смерти; мальчишкой, которого целовала втихаря на балконе, пока ночь нас чернильно-синим покрывалом с россыпью звезд. Да, я хочу помнить тебя таким. И чтобы ты помнил меня такой.

Я не прощаюсь, нет – ты часть меня моей жизни, моя кровь, и я не смогу вырвать тебя из себя, даже если очень захочу. Но я и не хочу.

Надеюсь, ты простишь меня за то, что я говорю тебе это, в письме, но я уверена, так будет лучше. Я уезжаю. Не в Нью-Йорк, и даже не в Америку. Мне нужно время и спокойное место, чтобы все как следует обдумать и решить, что делать дальше. Сейчас мы расстаемся, но если тебе будет нужно что-то – дай знать и, будь уверен, я не оставлю тебя.

Тэсса».

Все на свете имеет свое начало и свой конец. Важно не проглядеть его, завершить вовремя – уйти со сцены, пока тебе аплодируют. Я не хотела становиться для Алекса обузой и, тем более, ломать свою жизнь. И, конечно, свою.

У меня были накоплены кое-какие деньги: не огромная сумма, но достаточная, чтобы взять тайм-аут и разобраться в себе. Уже по дороге в аэропорт я знала, что не вернусь ни к Шеффилду, ни к Брайану. Первый вызывал отвращение, а второй был слишком хорошим, чтобы кормить его ложными надеждами.

Шасси лайнера оторвались от земли. Взлетная полоса, здание аэропорта, серые ленты дорог и сам город становились меньше и меньше, превращаясь в лоскутное одеяло, пока, наконец, не исчезли под облаками.

— Принести вам что-нибудь, мисс? — спросила стюардесса.

— Да. Кофе, пожалуйста.

Я листала фотографии в телефоне: от новых к старым и остановилась на той, что была сделана летом две тысячи третьего. Мы с Алексом стояли на балконе дома его родителей, и, кажется, тогда нас фотографировал Ирвин. Ракурс был выбран неудачно: солнце светило в объектив, и лица вышли засвеченными, но даже так было видно, что мы улыбались. Я хорошо помнила тот день: Алекс потащил меня на вечеринку, закончившуюся той самой эпичной дракой. Наш роман еще не начался, и тогда я просто радовалась нашей встрече, балдела от того, какой, оказывается, клевый у меня брат и как же мне с ним повезло. Всего одно фото, одно мгновение, а сколько воспоминаний! Звуки, краски и запахи обрушились на меня из прошлого, закрутили в водовороте, и я будто снова была там, в окружении цветных огоньков, стрекотания цикад и вечерней прохлады, холодящей кожу.

— Ваш кофе, мисс, — стюардесса вернулась и принесла мне чашку.

— Спасибо.

Я сделала глоток, откинулась на спинку сиденья и, закрыв глаза, улыбнулась. Да, я хочу запомнить это таким.