— Видели? Слышали? — сказал он с негодованием. — «Пачку пыхтелок». Пыхтелок! Вбежит как угорелый, выбежит, не скажет ни «пожалуйста», ни «спасибо», не остановится на минуту, чтобы подумать. Дай ему пачку пыхтелок — и все. Сказать даже как следует не умеет. Вот это, — продолжал он серьезно и по-прежнему, не моргая, смотрел на мистера Смита, — вот это — конец табачной промышленности! Я не говорю, что она не прибыльна. Она прибыльна. Вот на этих-то «пыхтелках» люди и наживают состояния. Если бы у нас с вами в начале войны хватило ума предвидеть, что наступит такой спрос на дрянные папиросы — их курят теперь мужчины, курят женщины, мальчишки и девчонки, — мы бы шутя нажили состояние. Вы посмотрите, что дает большие барыши в нашем деле: вот этот хлам, а не настоящий табак. То же самое во всякой торговле. Быстрые обороты, купить-продать, легкий заработок. Ну, ладно! Но я вам говорю — для табачного торговца это гибельно. Почему? Да потому, что это уже не настоящее дело. Есть торговцы, которые после закрытия выставляют у лавки автомат для отпуска папирос. Вы, верно, видели сами. Так я вам скажу — такие автоматы с успехом могли бы и весь день заменять в лавке хозяина. «Пачку пыхтелок. Десяток. Получите шесть пенсов. Два десятка. Получите шиллинг». Что же я — автомат или живой человек?
— Да, да, — поддакнул мистер Смит, качая головой.
— Я человек, и к тому же человек, знающий свое дело, вот я кто. Вы приходите и говорите: «Мне нужно то-то и то-то — например, смесь „вирджинии“ и „лате… латакии“», или, может быть, вы не такой знаток и не скажете этого, но, во всяком случае, вы знаете, что вам нужно, и приходите, а я для вас выбираю подходящую смесь. В этом есть для меня своя радость. Но отпускать людям пачки стандартной дряни! Это все равно что стоять в дверях как автомат, и когда вы опустите в мой рот шестипенсовую монету, выбросить вам из жилета десяток папирос.
— Хороший бы вы имели вид! — заметил мистер Смит, наблюдая, как Бененден насыпает табак в кисет, и невольно подумав, что «особая смесь Бенендена» сегодня выглядит еще более пыльной, чем всегда.
— Он мелковат, это последний, — честно признался Т. Бененден, завязывая кисет. — Но если хотите знать, на дне всегда самый лучший табак. Это не простая пыль, знаете ли. Это хороший, крепкий табак, высший восточный сорт. Сам принц Уэльский не захотел бы лучшего, если он курит трубку, — а я уверен, что курит.
— Я тоже так думаю, — согласился мистер Смит, передавая ему деньги. — А что это вы говорили насчет своего семейного положения?
— Ах да! — вспомнил Т. Бененден, закуривая. — Я ответил на ваш вопрос: «И да и нет». Как вы это понимаете? — спросил он с видом человека, задавшего головоломную загадку. — Мудрено, а?
— Право, не знаю. Я бы сказал, пожалуй, — так, не задумываясь, — что вы считаете себя женатым, потому что вы все еще состоите в законном браке и жена ваша жива, и в то же время не женаты, потому что вы не живете семейной жизнью. Словом, вы разошлись. Так, мистер Бененден?
У Бенендена в первую минуту вытянулась физиономия оттого, что его так быстро лишили возможности разъяснить загадку.
— А вы ловко сообразили, мистер Смит, — сказал он наконец, примирившись с этим. — Не много есть людей, которые бы так сразу поняли, в чем тут дело. Это верно, я вот уже десять лет как разошелся с женой. Она пошла своей дорогой, я — своей. Мы прожили вместе только три года, и я не выдержал. Жили как кошка с собакой. Когда она хотела идти гулять, я хотел сидеть дома, а когда она хотела сидеть дома, я хотел идти куда-нибудь. Кажется, чего проще? Если она хочет идти, пусть себе идет, если хочет оставаться дома, пусть сидит дома. Да, но так рассуждает мужчина. Я не мешал ей делать то, что ей хочется. Ну а она? Вы думаете, я встречал с ее стороны такую же справедливость, такую же терпимость? Известное дело — женский пол! — Мистер Бененден вынул изо рта трубку и засмеялся, отрывисто и горько. — Когда она хотела пойти куда-нибудь, я должен был идти с нею. Если ей хотелось сидеть дома, мне не разрешалось уходить. Таково было ее понятие о семейной жизни. Она всегда вела себя как собака на сене, а в особенности по субботам и воскресеньям — как раз тогда, когда хочется общаться с людьми. Мы не ладили. Как могут другие мужчины ладить с женщинами — для меня загадка. Я с ними никогда не ладил и ничуть этого не скрываю.
— Вы молодец! — сказал мистер Смит только потому, что счел необходимым ободрить Бенендена.