Улица генералов: Попытка мемуаров

Мы зашли в здание барачного типа, постучали в дверь, которую мальчишки нам указали. Тишина. Потом тонкий женский голос: «Входите, дверь не заперта». Мы зашли и застыли. От удивления и потому что негде было повернуться. Это была не квартира и даже не комната, а какое-то складское помещение размером с московскую малогабаритную кухню. На склад похоже, потому что забито какими-то тюфяками. При слабом дневном свете из крошечного окошка мы не сразу различили контуры женщины, которая лежала в пальто на матраце, поверх этих тюфяков. В комнате было холодно, как на улице. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел на полу ведро воды (вода подернута пленкой льда), деревянный столик, а на нем чайник и электроплитку. С потолка свисала лампочка без абажура. Но она не горела. Хозяева явно экономили электричество.

Мы спросили: «Вы Новелла Матвеева?» — «Да», — ответила тонким голосом женщина неопределенных лет. «Вы писали стихи?» — «Да, я пишу стихи». Мы говорим: «Мы из „Комсомольской правды“, собирайтесь, поехали к нам в редакцию». Мы сразу поняли, что ее надо перво-наперво увозить из этой ледяной берлоги. Женщина неопределенных лет, в пальто, закутанная в платки, поднялась, щелкнула выключателем. И при свете оказалась совсем молодой девушкой, правда, лицо бледное, опухшее. Она сказала: «Только я записку маме напишу. А вы меня обратно привезете?» — «Конечно, привезем. Но возьмите с собой ваши стихи». Она вытащила из-под тюфяков толстую тетрадку: «Мои стихи всегда при мне». Новелла, видимо, никогда не ездила в машине, ее укачивало. Несколько раз мы останавливались, выводили Новеллу на снег. Ее выворачивало… Тем не менее до «Комсомольской правды» мы ее довезли.

В газете на пятом или шестом этаже была специальная квартира для собкоров или важных иногородних гостей. Туда Новеллу и поселили. Наши девки (так мы любя называли наших журналисток, секретарш, машинисток — все-таки в «Комсомолке» работали в основном молодые женщины) тут же взяли над Новеллой шефство — кормили ее, обхаживали, привели врача. А когда обнаружили, пардон, что на Новелле нет нижнего белья и она даже не знает, что это такое, — ахнули, собрали деньги, побежали в галантерею и купили ей несколько смен самого необходимого. Мы тем временем заставили машбюро срочно распечатать всю ее тетрадь и уже потом, обложившись машинописными листками, резали их и клеили. Стихов у Новеллы было много, но почти в каждом соседствовали замечательные строчки и откровенная графомания. Графоманию мы с Елкиным жестоко вырезали, монтировали хорошие куски и стихи подбирали так, чтоб всего было в меру — лирики, природы, исторических экскурсов, — словом, делали все, чтоб подборка хоть как-то соответствовала профилю «Комсомольской правды». Елкин лучше меня понимал, что указание Карпинского — большой козырь, но ведь всегда найдутся охотники угробить стихи Матвеевой за безыдейность и ущербность. Елкин сочинил Новелле соответствующую биографию. Нельзя было писать, что Новелла — домработница в семье военного, что у нее нет даже четырехлетнего образования (нонсенс при обязательной восьмилетней школе!). У Елкина Матвеева работала в колхозе пастушкой, школу оставила по болезни, но читала много книг, а уроки на дому ей давала мама, сама школьная учительница (что абсолютно соответствовало истине).

Краткое отступление, совсем не лирическое. Через полгода Толя Елкин разнес меня в пух и прах за «Песни золотого прииска». И на других хороших писателей он насочинял пакостные рецензии. Репутация Елкина в литературном мире была ужасающей. Тем не менее у нас с ним сохранились ровные отношения. И определялись они не количеством вместе выпитого. Просто я знал, что Елкин — добрый бесхребетный человек и, если его выгонят из газеты, он сопьется и пропадет. Поэтому он держался за службу зубами. Ему приказывали ругать — он ругал. Ему приказывали хвалить — он хвалил, причем с удовольствием. Вот для Новеллы Матвеевой он сделал благо, постарался от всей души. Много подобных елкиных работало тогда в журналистике и в литературе. Время было такое.

Вернемся в декабрь 1959 года. В какой-то день появилась «Комсомольская правда», где одна страница была посвящена Новелле Матвеевой. Целая полоса стихов с краткой редакционной врезкой! Редчайшее событие в газетной практике.

Что это означало? Во-первых, Новелле заплатили по максимуму. Для нее и мамы — огромные деньги. (Во второй раз, когда я приехал за Новеллой, она мне показала бумагу, где было аккуратно перечислено, как и на что они потратили деньги. Лишь на самое необходимое. Без всяких глупостей. Я сказал: «Новелла, уберите бумагу. Я не фининспектор, чтоб вас проверять. Это ваши деньги».)

Во-вторых, нужный общественный резонанс. Девушка-пастушка, то есть из народных низов, пишет стихи. И какие! Агитпроп поддержал инициативу газеты и дал команду: повторить! Я привез Новеллу в редакцию, и уже редактированием ее стихов занимались в кабинете главного. Без меня.