Улица генералов: Попытка мемуаров

Писать смешные рассказы — детская болезнь. Со временем она проходит. Арканов постепенно перешел на грустную ироническую прозу. А Горин занялся диверсионной деятельностью в драматургии. Почему диверсионной? То есть сначала он, как нормальный советский человек, написал (вместе с Аркановым) комедию на так называемую современную тему, и комедия была поставлена в Театре Сатиры. Можете себе представить, сколько комиссий из разных инстанций побывало на репетициях! На премьеру в модный театр пришли иностранные «коры» и углядели, гады, то, что пропустили бдительные цензоры, и радостно трезвонили про это в западной прессе. Разумеется, тут же в театр явились товарищи откуда надо и, несмотря на стенания авторов и главного режиссера Плучека, недрогнувшей рукой вырезали из пьесы все живое, все, что еще трепыхалось. Видимо, тогда Горин для себя решил: «А на хрена?» То есть зачем лезть на рожон в современность, где простреливается каждый сантиметр, когда можно делать то же самое, и гораздо интереснее, на вольных просторах Истории. И так возникли «…Забыть Герострата!», «Тиль», «Тот самый Мюнхгаузен»… Перечислять дальше? Ответственные товарищи, призванные бдить, тщать и не пущать, кожей, конечно, чувствовали крамолу, но как запретить спектакль? Ведь это, граждане, мировая классика! А Горин что — он лишь инсценировщик… Позже, в перестроечной «Литгазете», я прочел фразу (понимайте ее как знаете): «Горин с Гомером разговаривает на равных». А мы с женой впервые увидели «Поминальную молитву» в «Ленкоме» в ноябре 1991 года. И кто виноват — Шолом-Алейхем, Горин, Марк Захаров, Евгений Леонов? — но моя жена как начала реветь в середине спектакля, так и не переставала до закрытия занавеса.

После спектакля мы пришли к Горину домой (он тогда жил напротив ВТО). Я надеялся, что мы с Гырой поболтаем за рюмочкой, вспомним молодые годы. Рюмочка, конечно, была, однако Гыра настоял, чтоб мы посмотрели видеофильм, посвященный Андрею Миронову. Явно для него, для Горина, это было важной вехой его жизни. А я про себя как-то автоматически отметил, что Горин сопровождал похоронный кортеж от Риги, где умер Миронов, до Москвы…

Апрель 2000 года я провел в Москве и почти каждый день говорил с Гориным по телефону. Я был на его «Королевских играх» в «Ленкоме», после спектакля мы должны были увидеться. Но он не приехал в театр. Поздно вечером позвонил мне домой, объяснил, что заболела Люба, жена, он замотался с врачами. Договорились, что обязательно увидимся на тусовке в «Общей газете». Но тут уже я не смог приехать, ибо почувствовал, что не выдерживаю московских темпов и мне, увы, не по силам принимать крепкие спиртные напитки в количестве, обязательном для подобных мероприятий. Тупо отправился домой, тупо проглядел телевизионные новости, рано залег спать.

Утром позвонил Гыре, извинился, спросил, как он справляется с московской жизнью.

— Мы в Москве натренированы, — со смехом ответил Горин, — не теряем спортивной формы, а ты в Париже разленился. Вот только воздух в Москве отвратный. Сидишь по три часа в пробках, дышишь разной гадостью.

Я вспомнил, что был когда-то «старшеклассником», и прочел ему нотацию — дескать, почему тебе, Гыра, не ездить на общем транспорте, на метро? Я, например, освоил и автобусы, и электрички. Горин объяснил мне, как несмышленышу:

— Толяныч, у меня же рыло телевизионное (так и сказал — рыло), мне ж нельзя в общественный транспорт, в вагоне меня сразу узнают, начинают приставать с разговорами, предлагают выйти на ближайшей станции, чтобы выпить у киоска за приятное знакомство, и очень обижаются, когда я отказываюсь.

Короче, мы с ним порешили, что в следующий раз, когда я приеду в Москву, мы непременно найдем время, чтобы где-нибудь тихо посидеть и вдоволь поболтать. И спокойненько все и всех обсудить. Ну и, конечно, немного выпить. И пойти к бабам…

Казаков в Абрамцеве