Улица Кипарисов, 14

Торбеллино, следуя указаниям, послушно плюхнулся в предложенное бывшим разбойником парикмахерское кресло. Бласфемо быстро обмотал его белым покрывалом, в маленькой ванночке взбил мыльную пену и ловкими быстрыми движениями нанес ее помазком на физиономию юноши, в одно мгновение превратив голову в эдакий снежный ком, на котором были видны только торчащие уши и темные настороженные глаза, хлопающие длинными ресницами.

– Спокойно, парень… мне опыта не занимать, я знаю тысячу способов, как обвести господ жандармов вокруг пальца.

– Мммм… угу, – в ответ промычал сквозь пену Торбеллино.

На входе в парикмахерскую мелодично зазвенел колокольчик, в помещение влетел запыхавшийся и красный от быстрого бега Рабиозо.

– Что вам угодно, господин. Желаете побриться или сделать модную стрижку? – обратился к неожиданному гостю с любезной улыбочкой одноглазый мастер. – Подождите, пожалуйста, пять минут. Я сейчас вот только добрею нашего постоянного клиента и с удовольствием займусь вашей персоной.

– Я, пожалуй, зайду попозже, – буркнул директор тайной полиции, внимательно окидывая наметанным взглядом крохотную парикмахерскую и все ее темные и светлые углы.

– Как желаете, всегда рады вас обслужить, – продолжал распинаться в любезностях, мило улыбаясь, Бласфемо.

– Уф… пронесло, – с облегчением вырвалось у Торбеллино, когда за полицейским захлопнулась входная дверь. – Спасибо, Бласфемо, что выручили.

– Не за что, дружище! Тут оставаться небезопасно. Лучше перебраться ко мне в жилое помещение, уж там навряд ли тебя будут искать.

– Бласфемо, а как же я пойду в таком виде?

– Ах, да! Какой же я идиот! Совсем забыл, что ты в мыльной пене, этак мы перепугаем всех жильцов дома. Сейчас я закрою дверь на запоры и потом полью тебе из кувшина. Бласфемо запер парикмахерскую на замок, подставил большой медный таз и помог Торбеллино смыть мыльную пену.

– Ну, вот, совсем другое дело, – сказал Торбеллино, вытираясь махровым полотенцем и любуясь на себя в зеркало.

– Ну, а теперь милости просим ко мне в холостяцкую берлогу, – торжественно произнес Бласфемо, подошел к шторке, висевшей на стене, и отдернул ее. За ней оказалась обшарпанная дверь, ведущая на лестничную площадку и во двор. По скрипучим ступеням лестницы они поднялись на второй этаж, где располагались четыре квартиры, одна из которых принадлежала Одноглазому Бласфемо.

– Вот мы и дома, – сказал бывший разбойник, отпирая ключом свое жилище. – Проходи, не стесняйся, будь гостем.

Пока Торбеллино с любопытством осматривался и знакомился с обстановкой квартиры, бывший разбойник прошел на крохотную кухню, где нацепил на себя цветастый фартук и занялся приготовлением угощения. Уютная скромная квартирка и парикмахерская достались бывшему атаману разбойников по наследству от умершего отца, парикмахера Папетти.

* * *

– Я очень счастлив, Торбеллино. Ты, наверное, не поверишь, но я обрел настоящий покой и умиротворение, – расчувствовавшись, Бласфемо смахнул со щеки слезу. – Вся моя прежняя жизнь была дурной и никчемной. Мне горько за впустую прожитые годы, я совершил столько ошибок, сделал много зла людям. Я потерял своих дорогих родителей, а они бедные всю жизнь любили меня и ждали, что я все-таки когда-нибудь исправлюсь, одумаюсь и вернусь в родной дом. И вот я вернулся и счастлив, что теперь могу отплатить людям добром. Моя профессия парикмахера, конечно, скромная, не такая яркая, как другие, но очень нужная. И я горжусь этим.

– Я искренне за вас рад, Бласфемо.

– Представляешь, у меня перестали болеть ноги и голова, я даже стал сочинять удивительные стихи, – поделился сокровенным бывший разбойник.

– Да, ну? – удивился юноша.

– Серьезно. Стригу или брею кого-нибудь, а стихи сами так и просятся наружу. Если не спешишь, я тебе могу почитать.

– Нет, не спешу. Мне спешить ни к чему, когда вокруг дома бродят полицейские ищейки.

– Отлично! Я стихи в основном посвящаю толстушке Франсуазе, моей милой соседке, что живет в квартире напротив. Ей они очень нравятся. Скажу тебе по секрету, мы скоро с ней поженимся.

Торбеллино от удивления чуть не поперхнулся куриной ножкой и заморгал глазами. Одноглазый Бласфемо женится! Такого он ну никак не мог себе представить, ни в каком сне.

– Ты, я вижу, удивлен?

– Не то слово!

– Все очень просто, приятель. Я с Франсузой в одном классе учился. Помню, проходу бедняжке не давал, на переменке за косички ее дергал. А оно, видишь, как получилось.

– Первая любовь, видать.

– Первая и единственная!

Бласфемо откинулся на спинку стула и мечтательно уставился единственным глазом куда-то поверх головы юноши.

– Ты стихи какие любишь? – неожиданно спросил он нашего героя, вернувшись из своих грез. – Про природу, про любовь или философские?

– Мгм.., скорее про любовь, – выпалил юноша, хотя слова «природа» и «философия» больше вязались с таким типом, как Бласфемо.