Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Во-вторых, фашист в сорок четвертом году уже не тот пошел. В начале войны и даже еще в сорок втором он напролом рвался. А как поел у Сталинграда и Курска свинцовой каши, так сразу испортил себе пищеварение. Вот и в тот раз. Стали мы с хуторов сообщения получать. Разнылись солдаты: «Матка, ты в лес ходи, скажи, у меня дома либо фрау и кляйне киндер, не надо меня пук-пук. И я тоже не буду в партизанен пук-пук. Я вверх буду, в небо буду пук-пук»...

Вот мы и решили: не уйдем, примем бой в Рускуловском лесу. Но, по правде говоря, что сразу такая масса фашистов пойдет, никак не рассчитывали. Напоили их пьяными и на нас. Цепь за цепью, цепь за цепью! Случалось, по пять-шесть раз за день мы прорывались. Соберемся в кулак, рвем цепь. Глядишь — вторая наступает. И снова, снова... Конечно, потери несли изрядные, что там говорить.

— Группа Ассельборна тоже была с вами?

— Только первый день... Вообще-то обычно они своими делами занимались, мы — своими. Секреты у них всякие были, мы и не интересовались. Разведка, понимаете сами, деликатная штука... А тут перед боем заявился к нам Ассельборн и давай обстановку выяснять. Расспрашивал, что нам об окружении известно. Видно, не было у него еще тогда твердого мнения, как поступить. Ну, мы ведь тоже не боги, не все знали. В конце концов было решено вместе держаться. Начался бой. Ленинградцы сражались молодцами. И вдруг ночью во время передышки снова заявляется Ассельборн, предупреждает, чтобы на них мы больше не рассчитывали.

Вот это меня как раз и интересовало больше всего!

— Причину не объяснил?

— Нет. Просто сказал, что их группа должна уйти.

— Отчего же так? Такого не могло быть, чтобы нервы не выдержали? — и, заметив, что Кадаковский замялся, я добавил: — Только, пожалуйста, говорите откровенно.

— Нет, думаю, нет. Нервы у Ассельборна всегда были в полном порядке. Да и не выглядел он тогда чересчур взволнованным и расстроенным. Ровен, спокоен, как всегда.

— Так что же все-таки, по вашему мнению?

— Мы тоже допытывались. Ассельборн ссылался на то, что они все вместе решили.

— Да, у них в группе было так принято. Мне его товарищи рассказывали.

Кадаковский улыбнулся:

— И все-таки, в конечном итоге, решал он, командир. У них там одна молодежь была. И потом не такой человек Ассельборн, чтобы во время боя голосование разводить. Мнение спросить мог, в это я верю. Но окончательное решение принимал все равно он сам. И отвечал за него тоже сам.

— И вы думаете, решил неверно?

— Да, думаю, на сей раз ошибся. Не надо было Ассельборну от нас уходить. Держались бы нас, может быть, и его судьба сложилась бы иначе...

Здесь я отвлекусь ненадолго от моего разговора с Игнатом Игнатьевичем, чтобы обратить внимание читателя на одно странное несоответствие.

Партизаны из разведывательно-диверсионной группы считают, что Ассельборн СДЕЛАЛ ОШИБКУ, КОГДА РЕШИЛ ОСТАТЬСЯ с латышским отрядом Антона Поча.

Комиссар же этого отряда считает, что Ассельборн СДЕЛАЛ ОШИБКУ, КОГДА РЕШИЛ УЙТИ от латышей.

В чем же дело?

Почему такое противоречие во мнениях?

Эти вопросы не давали мне покоя много дней. Даже ночами, бывало, я ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь найти на них удовлетворяющий меня ответ.

Кто же все-таки прав? Ленинградские товарищи или Игнат Игнатьевич? Кто из них прав?

Много времени прошло, пока наконец я смог уверенно ответить на эти вопросы. По крайней мере, для самого себя.

Никто не прав: ни ленинградцы, ни Кадаковский.

Вспомните: тяжело раненный Ассельборн отдает товарищам сумку с бумагами. В ней, в этой командирской сумке, которую в трудные минуты он всегда носил сам, никому не доверял, и скрыта, по-моему, вся разгадка, Точнее, не в самой сумке, а в оперативных документах, которые в ней хранились. Давайте поставим себя в положение руководителя разведывательно-диверсионной группы. У него скоплен большой оперативный материал об оборонительных сооружениях гитлеровцев. Трудно теперь сказать, что конкретно находилось в сумке: карта ли с нанесенными на ней военными объектами врага, список ли партизанской агентуры, перечень лиц, подозреваемых в сотрудничестве с абвером или гестапо, а может быть, и то, и другое, и третье. Одно ясно: документы эти были первостепенной важности, и главная задача Ассельборна состояла в том, чтобы они попали по назначению. Для этого, собственно, его с группой сюда, во вражеский тыл, и послали.

И вот поступают сообщения об окружении. Ассельборн отправляется к командованию латышского партизанского отряда выяснить обстановку. Она не очень еще четко проглядывается. Неизвестно, сколько фашистов, где они размещены, каковы их намерения. Прорвешься в соседний лес — там, может быть, их еще больше. Двинешься к болоту — на пути мощный заслон.

Надо выждать, пока все не прояснится.

И Ассельборн принимает решение остаться с латышскими партизанами. Тем более, они заверяют, что уже неоднократно вырывались из подобных окружений, есть у них такой опыт.

Но вот начинается бой. И сразу становится ясно: на этот раз фашисты сделают все возможное, чтобы окончательно разделаться с партизанами в Рускуловском лесу.