Улица Марата и окрестности

Но вот откуда у Ремизова взялся обезьяний хвост? Через несколько дней Анастасия Чеботаревская узнала ответ: это был хвост от той самой шкуры, раздобытой ею для Толстых.

И началась переписка! Чеботаревская – Толстому, Толстой – Сологубу, Чеботаревская – Ремизову, Ремизов – Чеботаревской. Вот ответ последнего:

«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!

Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А.Н. Толстому... На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.

<...>

Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.

У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.

Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно... Очень все это печально».

Ремизов сумел отвести от себя обвинения и весь гнев Чеботаревской с Сологубом обрушился на Алексея Толстого. Как вспоминал Николай Оцуп, «Сологуб, недополучив хвоста, написал Толстому письмо, в котором назвал графиню Толстую госпожой Дымшиц, грозился судом и клялся в вечной ненависти. Свою угрозу Сологуб исполнил, он буквально выжил Толстого из Петербурга».

Скандал и вправду длился долго. Алексей Толстой покинул северную столицу и обосновался в Москве. А все из-за хвоста!

Часть третья ОТ РАЗЪЕЗЖЕЙ УЛИЦЫ ДО ПОДЪЕЗДНОГО ПЕРЕУЛКА

План Николаевской улицы (улицы Марата) от Разъезжей улицы до Подъездного переулка (Звенигородской улицы) по справочнику «Весь Петербург» за 1905 год

Нечетная сторона

ДОМ № 53

«КУРЬЕЗНОЕ ПОДРАЖАНИЕ БИРЖЕ»

Невысокий Ямской рынок – одно из самых примечательных зданий улицы Марата. Построен он был Василием Петровичем Стасовым в 1819 году, а ныне состоит под охраной как памятник архитектуры.

Об архитектурной ценности этого здания, впрочем, существовали разные мнения. С одной стороны – детище Стасова, выдающегося мастера эпохи классицизма. С другой же... Искусствоведу Курбатову, например, рынок показался «курьезным подражанием Бирже Томона».

В XIX столетии Ямской рынок нередко именовали еще и Мясным, что ясно указывает на его продовольственный профиль. Торговали здесь не только мясом, но и курятиной, рыбой, овощами, зеленью, мукой...

Уроженец Николаевской улицы Николай Лейкин записал свои детские впечатления от посещений Ямского рынка 1840-х годов:

«Я хорошо помню даже фирмы лавок в Ямском рынке, в которых мы покупали товары. Оне существуют и поныне: мясная лавка Степановых и зеленная и курятная с лабазом Любимова...

В лавки я ездить любил, потому что меня там баловали. При появлении нашем в лавке, старик-хозяин Любимов тотчас лез в банку с паточными леденцами и преподносил мне леденец. Эти леденцы продавались во всех мелочных лавках четыре штуки за копейку. Они были со стихами на всунутых в них билетиках, совсем не детского содержания, хотя раскупались детьми. На билетиках было напечатано:

«Лучше в море утопиться,
Чем в несклонную влюбиться»,

или:

«Мила ты мне, мила
И будешь, и была»,

а то:

«Катя, ангел, как не стыдно
Сердце взять и не отдать».

Иногда подносился мне Любимовым пряник, изображающий конька, на голове которого был прикреплен кусочек сусального золота. Помню, что пряники того времени, изображавшие какие-либо предметы (сердце, лестницу, конька, рыбу, бабу, уперевшую руки в бока, и т. д.) непременно были украшены маленьким кусочком сусального золота.

Дом № 53

Лавочник-старик, о котором я упоминаю, был очень популярным человеком в Ямском рынке... Он лечил глаза, употребляя какую-то примочку собственного изделия, и заговаривал зубную боль, давая проглатывать бумажку с написанными им таинственными словами, которые читать не позволял. Помню, что к нему обращалась за помощью наша прислуга и некоторые из наших родственников и, как рассказывали, получали исцеление. Носили к нему и детей с гноящимися глазами и трудно прорезывающимися зубами... Лечил он даром и только требовал, чтобы была поставлена свечка Петру и Павлу, так как сам он носил имя Петра... Нянька моя, Клавдия, крестьянская девушка-ярославка, очень часто лечившаяся у него от зубной боли, говорила, что лечение он знает по "черным книгам", которые читает, что читать эти книги – великий грех, так как нужно это делать ночью при свечке из человечьего сала. Мать моя пробовала ее убеждать в противном, но она стояла на своем...».