Улица отчаяния

— Сказочно, просто сказочно. — Тамбер вошел в распахнутую мною дверь. — Так и живешь в своем мавзолее? — Он крутил головой, непрерывно кивая, прищелкивая языком и потирая затянутые лайкой руки. В этот самый момент откуда-то сверху донеслось хлопанье крыльев, а затем недоуменное воркование изголодавшегося голубя.

— Во, — обрадовался Тамбер. — У тебя, гляжу, и живность завелась.

— Вроде как, — кивнул я, помогая ему выпростаться из шубы. Под шубой обнаружился мешковатый костюм, сшитый очень скверно, но зато (тут уже я нисколько не сомневался) стоивший очень дорого. Шелковая рубашка, а то как же. Бабочка. Сверхтонкий кожаный кейс (а ведь когда-то он ходил с алюминиевым) и… очки «порше». Еще несколько месяцев тому назад я бы на что хошь поспорил, что в кейсе у него «филофакс» [57], но кто-то сказал, что теперь это (боже спаси и помилуй) не в понт.

— Ты как сейчас, в форме? — озаботился Рик.

— На все сто, — соврал я.

— А то выглядишь ты как-то не очень. Такой, как это ты выражаешься? «Вздрюченный», да?

— Да. — Я пристроил шубу на вешалку, плотно забитую болгарскими, в полиэтиленовой упаковке, костюмами. — Небольшое похмелье, вот и все.

— Такты, значит… «гудел», да? — Он лихо подмигнул и шарахнул меня в другое плечо.

Я кивнул. Рик общается с людьми в манере глянцевых журнальчиков, печатающих отрывные бланки заказов, он любит придавать всему «индивидуальный характер». «Три золоченых инициала», «Ваше имя будет выгравировано… ». В случае со мной это неизбежная артподготовка подчеркнутыми, в огромных деревянных кавычках, западнопобережными шотландскими коллоквиализмами, проводимая им для создания «непринужденной (в тех же кавычках ) атмосферы».

Мы поставили лучшие мои кресла рядом с акустической аппаратурой и электроникой, достаточно далеко от нагревателя, чтобы шум не мешал разговаривать, но все же в потоке теплого, с запахом парафина, воздуха. Тамбер снял пиджак и взгромоздил ноги на одну из колонок. Он милостиво принял из моих рук рюмку «Столичной». Закурил черную с золотом сигарету «Собрание» и принял серьезный вид. И ничего не сказал. Чуть погодя он кивнул, криво улыбнулся и поджал губы.

Я тоже молчал, силясь понять, что же тут происходит.

— Вот черт. — Тамбер опустил ноги на пол, чуть подался вперед и начал внимательно изучать свою рюмку. — Понимаешь, Дэн… — Он взглянул на меня, снял очки и стал вдруг до странности беззащитным и трогательным. — Я просто не знаю, что тебе и сказать.

Повисла новая долгая пауза; прежде чем продолжить, Рик устало помассировал переносицу и вернул очки на место.

— Мне… мне очень больно. Я знаю, как много вы значили друг для друга, пусть даже ты и не… ну… знаешь… — Я раскрыл было рот, но он меня остановил. — В общем-то, нам нечего здесь сказать, ни мне, ни тебе, но, ну… я хочу, чтобы ты знал… ну, думаю, это стало для меня таким же ударом, как и для тебя. — Он отрешенно покачал головой.

У меня было какое-то полуобморочное ощущение dejavu. Господи боже, да в каком мы году? Именно это сказал он мне после Майами, после гибели Дейви. Как попал я в эту бредовую петлю времени? Или не я, а он? Или опять что-нибудь случилось? Что? Я не знал, что сказать. Мне хотелось заорать: кой хрен, да чего это ты там мелешь? Но у меня не было сил разрушить плотную, почти осязаемую тишину, и я почему-то стеснялся своего смятения, не хотел его выказать.

Ведь я все еще пытался перебороть последствия прошлой ночи — зверское похмелье, синяки и ссадины везде, где только можно, плюс кошмарное ощущение, что я потерял друга. Твердо зная, что по воскресеньям Макканн непременно заруливает с утра в «Грифон», я оставил на дверях собора Св. Джута записку для Тамбера, а сам поперся туда же. После часового ожидания (ни капли алкоголя, одни фруктовые соки) я переиграл все с точностью до наоборот: оставил у бармена записку для Макканна и пошел домой ждать Тамбера. За всеми этими заботами и расстройствами мне не хотелось даже и спрашивать, не случилась ли с кем-нибудь из моих знакомых какая-нибудь новая беда.

А еще мне было крайне любопытно, как развернутся события, когда Рик выпьет наконец эту несчастную рюмку и потянется за своим чемоданчиком.

— Жизнь продолжается, — бодро провозгласил Рик с видом человека, прикрывающего бравадой почти нестерпимую муку. — Я привез тебе малость невероятно чистого кокаина. Ты как там, еще балуешься?

Я вяло пожал плечами, чувствуя себя бесконечно слабым, внушаемым и опустошенным (во всех, какие есть, смыслах).

— А знаешь ли ты, — спросил Тамбер, — что я мог дважды перепихнуться за одну сторону пластинки?