Улица Пратер

Я этот ее прием в тот же день вечером у себя дома попробовал, но у меня почему-то не получилось. Тесто растекалось по всей сковородке и пригорало. Промучился я с этими блинами полчаса, чаду напустил полную кухню, чуть сам не задохнулся. Ну, я струхнул, что скоро дедушка вернется домой из своего клуба пенсионеров, и поспешил вылить тесто в раковину, наспех помыл посуду, прибрал кухню и хорошенько проветрил ее. А потом отправился к бабушке.

Она в это время дремала, но, как только я вошел, повернулась ко мне, улыбнулась и говорит:

— Наконец-то!

В полдень я принес обед, потом отнес термосы обратно в столовую и вернулся в группу продленного дня. Сделали арифметику и русский, поиграли на школьном дворе.

А бабушка-то все лежит целый день одна. Скучно ей, наверное. Попробовал я ее развлечь немного.

— Бабушка, знаешь, как у меня теперь здорово стойка на руках получается! Хочешь, покажу?

— Ладно, показывай!

Я ей раз десять показал. В конце уже не получалось, потому что руки устали. Потом я колесом прошелся, но вижу — ей весь этот цирк уже надоел, не смотрит, я и перестал. А бабушка вздохнула, говорит:

— Долго что-то сегодня дедушка в клубе засиделся. В шахматы, наверное, играет.

Дедушка и прежде в клуб ходил. С утра он работает четыре часа, а потом в клуб идет. Но прежде и у бабушки были по дому свои дела, она не возражала. А сейчас она лежит, делать ничего не может и очень скучает.

— Так к тебе за весь день никто и не приходил?

— А кто же придет, Мишенька? Все работают. Тетушка Шаки заглянула тут на минутку и скорее обратно к себе. У нее же там внучата.

— Конечно. А у меня, бабушка, новость. Я пятерку получил за практику. И по русскому тоже скоро подтянусь. Теперь у меня уже лучше дело пошло.

Бабушка улыбнулась:

— Ну спасибо, порадовал!

Насчет русского я, конечно, ей приврал, но надо же сделать ей приятнее.

«Буду, — думал я, — что-нибудь рассказывать ей. Неважно что, лишь бы не скучала».

— Теперь у меня в школе все в порядке. Говорят, я теперь куда лучше, чем раньше был. Говорят, меня и в пионеры снова примут. Тогда я к «пингвинам» попаду.

Насчет «пингвинов» бабушке понравилось. Она даже засмеялась.

— «Пингвины», говоришь? Какое смешное у них название! Сразу в голову приходят эти странные птицы — черные с белыми брюшками. Они такие милые.

— Наши «пингвинята» тоже ничего. Жужа Хоронская, например, Отто Ташлер, Клавора.

— Ты дружишь с ними?

— В общем-то, да…

— «Пингвины», — покачала головой бабушка. — Хотела бы я на них посмотреть. Мне пингвины всегда нравились.

— А я им скажу, чтобы они как-нибудь зашли к нам, хорошо?

— Очень хорошо. Пусть зайдут.

На этом мы расстались. Я надеялся, что бабушка забудет наш разговор. Ведь в это время у меня произошла стычка с «пингвинами». И как раз с Худаком. С Миши. Подрались мы с ним прямо у школьных ворот. Катались по земле, я все старался уложить его на лопатки, а тут вдруг вышел учитель из группы продленного дня. Он нас разнял и погрозил, что этим дело для нас не кончится. И сдержал свое обещание. На другой день вся «продленная группа» пошла на прогулку, а мы с Худаком остались в школе. Нас рассадили по разным классам, уроки готовить. Между прочим, в этот день ребята из группы собрались во время прогулки футбольную встречу провести. А рыжий Худак, как известно, душу отдаст за футбол. Он меня убить был готов. Да и другие «пингвины» тоже проследовали мимо меня с таким видом, будто именно я был во всем виноват. Хотя виноват был не я, а Худак: зачем он дергал меня за шарф?

2

Этот шарф пусть лучше никто не трогает. Его мне бабушка подарила. Бабушка — единственный человек, который меня любит. Другим ребятам наверняка много разных подарков покупают. У Дюри Клаворы, например, только и разговоров что об отце: папа и туда ездил, и там был, это привез, то привез. А я не люблю, когда люди то и дело об отцах болтают. Мой папа, например, не слишком мною занимается. Раз-другой за год если зайдет к нам да в кондитерскую сводит или в Нескучный парк, и то хорошо. А маму свою я не помню, потому что я еще маленький был, когда она умерла.