Улица Пратер

Долго ли подняться на второй этаж! Правда, все зависит от того, как быстро человек идет. Тони двигался так, словно на каждой ступеньке собирался повернуть обратно. И зачем он только идет? Глупо! Но он уже перед дверью квартиры, рука на кнопке звонка. С какой бы радостью он убежал! И все-таки Тони нажимает кнопку. Потом стоит и шепчет про себя:

— Только бы их не было дома… никого…

Дверь открывается, и перед ним возникает Тощий. Тони не здоровается, Тощий тоже. Войти он не предлагает, но и не гонит. В конце концов Тони произносит:

— Ты, наверное, думаешь, что я пришел, потому…

Тощий стоит прямо перед ним, на лоб ему упали волосы. Нос широкий, рот тоже. Вокруг носа у него веснушки. А волосы падают прямо на глаза.

— Ни о чем я не думаю, Кочиш! — произносит он. — Что тебе нужно?

— Слушай, Тощий, слушай… дело в… — Тони гневно смотрит на него, смахивает тоже упавшие на лоб волосы.

Хорошая комната у Парди, солнечная. У окна — небольшой ковер. Они уже в квартире, но по-прежнему не знают, что сказать друг другу. Тони рассматривает ковер и, так как ничего другого не приходит ему в голову, говорит:

— Красивый ковер, как борцовый.

— Правда? — переспросил Тощий и тоже начал рассматривать ковер с таким видом, будто видел его впервые. Потом пожал плечами и сказал: — Вполне возможно. Давай посмотрим поближе. Теперь я знаю, зачем ты пришел, Кочиш!

— Ну, зачем? — спросил Тони.

И вот, когда они уже стояли на коврике, неожиданно и молниеносно последовал удар. Это была та самая оплеуха, которую Тощий задолжал Тони. Тони схватил Тощего за плечи, а тот боднул Тони в грудь и высвободил руку. Тогда Тони дал ему подножку, и оба повалились на «борцовый ковер». Вначале Тощий оказался снизу, но потом ловким движением вывернулся, навалился на Тони и зажал ему голову. Лицо Тощего, раскрасневшееся от усилий, было совсем близко.

— Ты, лопоухий, — прошипел Тони.

— Сам ты… — просипел в ответ Тощий и неожиданно усмехнулся.

У Тони тоже совершенно неожиданно вырвался смешок. Тощий вдруг засмеялся и отпустил его. Они сидели на ковре, смотрели друг на друга, красные, растрепанные, и заливались смехом.

— Здорово получилось, — сказал Тони.

— Неплохо, — произнес Тощий.

— Можно когда-нибудь еще разок попробовать.

— Хороший коврик, а?! — воскликнул Тощий.

Уже потом, когда они сидели за столом и рассматривали альбом с марками, Тощий спросил:

— Собственно говоря, почему ты не хотел заниматься вместе со мной?

Тони ответил, нимало не смущаясь:

— Потому что ты ужасно тощий, — и засмеялся.

— Такой же, как и ты.

— Ага.

— А это плохо? — задал вопрос Тощий.

— Конечно, — ответил Тони, — тебя любой побьет, если захочет.

— Ну, тебя может защитить кто-нибудь. У тебя есть приятель?

— Приятель? Нет, у меня нет друзей, ни одного.

Тони листал альбом с марками. Марки были классные, в основном спортивные и исторические, и среди них несколько таких, которые подошли бы к его собственным неполным сериям. Но внимание Тони лишь наполовину было занято марками. С горечью он произнес:

— Нет у меня друзей. Я уже пробовал дружить с Длинным, бутерброды ему покупал с ветчиной и чертежную бумагу. И подсказывал ему, как машина, без передышки… Он уже привык к тому, что я ему подсказываю, и совсем ничего не учил. Кочиш подскажет! И я подсказывал. А он вместо пол-Трансильвании — полк Трансильвании, вместо свержения короля — свершения короля, вместо король Кютень — король Кёпень… Сам не слышит, а еще возмущается: «Из-за тебя я схватил единицу! Ты меня сбил!» Мне никто не нужен, — продолжает Тони. — Вот я смотрю на чаек, которые кружат над Дунаем. Они взлетают — и фью, нет их. И никогда не возвращаются на прежнее место…

Тощий тоже рассматривал марки, но видно было, что они его почти не занимают. Немного помолчав, он сказал:

— Дома тебя, наверное, бабушка заждалась?

— Тетя. Ты с ней не разговаривал?

— Да. Она сказала, что ты очень^; хороший, очень ей помогаешь и что даже сам готовишь.

— Я?!

— Угу.

Смех, да и только! Вот уж неправда! Один-единственный раз по просьбе тети Вали он вскипятил молоко, и то оно убежало.

— Она еще сказала, что ты — ее единственная опора в жизни.

Тут уж не до смеха. От изумления Тони едва смог вымолвить:

— Опора? Я? Она так сказала?

По дороге домой он все еще размышлял над этим. И что это тетя Вали выдумала? Смешно! Даже не смешно, а досадно.

Они сидели и пили чай, когда Тони вошел в комнату. В центре — толстая тетя Мили, которая во весь голос разглагольствовала. И говорили наверняка о нем. Иначе почему они так сразу замолчали? А тетя Вири глядела так, будто своими глазами видела, как он однажды дал пинка Мерседес.

Тони хотел, как видно, швырнуть портфель, но отчего-то передумал и вежливо поздоровался, осторожно поставил его на письменный стол, а пальто повесил на вешалку.

— Тоник, — спросила его тетя Вали, — не хочешь ли выпить с нами чашку чая?

— Почему бы и нет? С удовольствием. Я немного продрог.

Он чинно уселся и, обращаясь к тете Вири, спросил:

— Как поживает Мерседес? Все ли в порядке?