Улица Рубинштейна и вокруг нее. Графский и Щербаков переулки

На углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта до нашего времени дошел пятиэтажный цвета беж с большим карнизом и сплошной рустовой дом. Пластику его фасада разнообразят сандрики, замковые камни и декоративные картуши — эти «барочные» элементы вторят необарочной архитектуре дворца князей Белосельских-Белозерских А.И. Штакеншнейдера. В то же время, как справедливо замечают авторы путеводителя «Невский проспект. Дом за домом»: «…общий композиционный строй, рисунок некоторых деталей, полукруглые балконы на срезанном углу перекликаются с другим угловым домом 45/5»[43].

Свой современный вид дом приобрел в 1900 г., когда академик архитектуры, архитектор Двора великого князя Сергея Александровича А.В. Кащенконадстроил двумя этажами и декорировал ранее стоявшее здесь здание театральной дирекции, перестроив его под доходный дом великого князя, к тому времени владевшего уже дворцом князей Белосельских-Белозерских[44]. Участок на углу Невского проспекта и Троицкого переулка застраивался с начала XIX в., с 1818 по 1837 г., без малого 20 лет, владельцем дома являлся выдающийся французский балетмейстер и педагог Шарль Луи (Карл) Дидло (27.03.1767–07.11.1837). Его имя значится в «Руководстве к отыскиванию жилищ по Санкт-Петербургу» Самуила Аллера[45]. Для него архитектор А.Д. Неллингер в 1829 г. увеличил двухэтажный дом на один этаж[46].

Дом № 1/43. Фото авторов, 2021 г.

Дидло вписал яркую страницу в историю русского балета. В 1801–1811 и 1816–1833 гг. он — танцовщик и балетмейстер Эрмитажного и Большого театров в Санкт-Петербурге, а с 1804 по 1811 г. возглавлял балетную часть Петербургского театрального училища. Славу Дидло принесли поставленные им на петербургской сцене балеты, в которых он выступил как гениальный реформатор балетного искусства. Вспоминаются строки из пушкинского «Евгения Онегина»: «Там и Дидло венчался славой»[47]. Балеты, поставленные Дидло и принесшие ему славу, тематически подразделялись на мифологические темы: «Зефир и Флора», «Амур и Психея», «Апис и Галатея», «Тезей и Арианна» и др.; сказочные: «Роланд и Моргана», «Хенз и Тао, или Красавица и чудовище», историко-героические «Венгерская хижина, или Знаменитые изгнанники», герой которой венгерский повстанец Ф. Ракоши, «Рауль де Креки, или Возвращение из Крестовых походов» и др. Один из своих знаменитых балетов Дидло поставил на сюжет поэмы А.С. Пушкина «Кавказский пленник»[48]. Необычным, новаторским в постановках Дидло, как отмечают исследователи его творчества, было то, что в них достигалось единство музыки, пластики, оформление костюмов и содержание спектакля. К середине XIX в. Петербургский балетный театр благодаря Дидло стал одним из ведущих в Европе. «Его балеты произвели переворот в тогдашней хореографии. Он отменил парики, французские кафтаны, башмаки с пряжками, фижмы, шиньоны и ввел трико телесного цвета, а также невиданные дотоле полеты. Дидло поставил русский балет на небывалую высоту и образовал много хореографических знаменитостей русских»[49].

Какой этот гений в жизни? С виду он походил на пожилого чиновника: «…среднего роста, худощавый, рябой, с небольшой лысиной»; однако длинный горбатый нос и острый подбородок выдавали в нем иностранца, а серые, быстрые глаза и стремительная походка — бурный артистический темперамент. Современники называли его одержимым. О его бешеном нраве ходили легенды. Рассказывали, например, что однажды, из-за отсутствия на репетиции кого-то из бутафории, Дидло выскочил на улицу и бежал по Невскому проспекту в экзотическом театральном костюме, вызывая ужас прохожих. Говорили также, что он бьет своих учеников, когда у них не сразу получается та или иная фигура, и даже во время спектакля нередко палкой встречает за кулисами танцовщицу, только что награжденную восторженными криками и аплодисментами. Как-то раз на репетиции, замахнувшись палкой на ученика, он задел люстру, но и град осколков, обрушившихся на него, не сразу остудил его гнев. „Даже его единородный сын Карл Дидло (очень хороший танцовщик) не избегал… колотушек, щипков и тому подобных родительских внушений“. <…> Но будущие артисты, „трудолюбивые дети Аполлона“, как он их называл, любили своего строгого учителя, который по-отечески заботился о них, „был человеком благороднейших правил и готов был всегда отдать последнюю копейку бедным, а особливо, если эти бедные были ученики его“»[50].