Улица Темных Лавок

В комнату вошел седой бородатый мужчина в набедренной повязке. Он заговорил с толстым маори, тенью следовавшим за Фрибургом, и наш толстяк, пинаясь с ноги на ногу, начал переводить. Недели две назад шхуна, на которой Фредди собирался совершить путешествие на Маркизские острова, потерпела крушение, налетев на коралловые рифы возле острова, но Фредди на борту не оказалось.

Он спросил, не хотим ли мы посмотреть на разбитую шхуну, и повел нас на берег лагуны. Мы увидели шхуну с автомобильными шинами, висящими вль бортов. Мачта ее была сломана.

Фрибург пообещал, вернувшись на свой остров, потребовать от властей, чтобы они тут же начали поиски. Толстый маори в голубом что-то объяснял дому своим пронзительным голосом. Казалось, он не говорит, а повизгивает. Вскоре я перестал обращать на них внимание.

Не знаю, сколько я простоял на берегу этой лагуны. Я думал о Фредди. Нет, конечно, он не исчез в море. Он, наверное, решил обрубить швартовы и скрылся на каком-нибудь атолле. И в конце концов я найду его. И потом, мне ведь еще надо предпринять последнюю попытку — поехать в Рим, на улицу Темных Лавок, дом два, — туда, где я когда-то жил.

Стемнело. Лагуна медленно гасла, ее ярко-зеленый цвет делался все тусклее. Вода еще кое-где светилась, и по ней проскальзывали легкие лилово-серые тени.

Я машинально вынул из кармана фотографии, которые хотел показать Фредди, — среди них был и снимок Гэй Орловой в детстве. До сих пор я не замечал, что она плачет. Я понял это по ее насупленным бровям. На мгновение мысли унесли меня далеко от лагуны, на другой конец света, в курортный городок на юге России, где была сделана эта фотография, так бесконечно давно. Маленькая девочка вместе с матерью возвращается в сумерках с пляжа. Она плачет, в общем-то, без причины, ей просто хотелось еще поиграть. Она уходит все дальше. Вот она уже завернула за угол… И наши жизни, не рассеиваются ли они в вечерних сумерках так же стремительно, как детская обида?