Улица вечерних услад

Я осеклась. Его лицо было бледным. И губы дрожали. И глаза. Его черные-черные глаза были словно мертвые. И не отрываясь смотрели на радугу.

– Загадай желание, Леша. И оно обязательно сбудется, – это было единственным. Что я могла сказать ему в утешение.

– Я уже загадал, Вера, – и он протянул мне руку. – До свидания, Вера.

– Поцелуемся? – предложила я. Мне хотелось сделать ему приятное. Хотя бы на прощанье.

Мы прикоснулись друг к другу сжатыми губами. Мы поцеловались, как дети. Помню, его губы были ледяными. И мне на секунду показалось, что я целую мраморную статую.

– Твое желание обязательно сбудется, Леша.

Но он уже повернулся ко мне спиной. И пошел прочь. Я долго ему смотрела вслед. Очень долго. Я даже не знаю почему. Мне хотелось его запомнить. Такая хрупкая, мальчишечья фигура. И плащик совсем короткий. И такие же помятые штаны. Прямо как у тебя, Лоб. Я даже сцапала за ним шаг. Поверь, Костя, этот шаг был сделан. Но потом… Потом я вновь заметила радугу. И успокоилась. Я поверила… Почему-то поверила. Что его желание обязательно сбудется…

– Оно сбылось, Вера, – глухо выдавил я сквозь зубы.

В ее глазах промелькнул страх. Но тут же исчез. Она поджала губы. И стряхнула со своих залатанных джинс пепел от сигареты. И громко вздохнула. Чтобы я услышал, и услышал. И не отрываясь наблюдал за этой маленькой мартышкой. Так безумно влюбленной в жизнь. И так легко способной отнять эту жизнь у другого. Она, по-моему, этого до конца так и ни поняла. Она была способна понять только дождь, радугу, вечерние услады. А чело – век… А на человека ей было глубоко наплевать. Безмозглое развратное существо. И меня переполняла злоба. И лицо мое пере – косилось в ядовитой усмешке.

– Ну что, Вера, – и губы мои скривились. – Ловко ты на-училась классифицировать любовь. Так, значит, навязчивая идея, говоришь, была у Кита? А как ты вообще можешь судить о любви, если понятия не имеешь, что это такое. – И я медленно стал на нее наступать. – Слышишь, твои маленькие обезьяньи мозги не способны узнать любовь. И твое маленькое обезьянье сердечко не способно почувствовать любовь.

Вера не на шутку испугалась. И закрыла лицо руками. Я действительно был в этот момент малопривлекателен. И напоминал кровожадного палача. Я силой оторвал ее руки от лица. И Вера громко вскрикнула. Я стал трясти ее за плечи. И страшная ненависть к этой женщине проступала наружу. Но как с ней поступить – я не знал.

И вдруг. Вдруг я почувствовал ее руки. Ее сухие прохладные руки. Скользнувшие по моей спине.

– Ты что, Вера? – вскрикнул я.

И увидел ее глаза. И осекся. Я не подозревал, что глаза могут быть такими. Они горели таким ярким пламенем. Что казалось вот-вот сожгут меня до пепла. И в них прочитывалось все. И страх. И желание. И любовь. И отчаяние. И, конечно, страсть. Жаркая и откровенная страсть. Способная безжалостно испепелить мое тело до тла. И на мгновенье мои руки расслабились. И она воспользовалась этим. И со всей силы притянула меня к себе. И вдруг я услышал запах, исходящий от этой женщины. Это был запах земли. Сухой, потрескавшейся земли, на которой ничто не росло. Это был запах одинокого мира. И там, среди этих сухих комков земли я увидел Кита. Он беспомощно оглядывался кругом. И не звал о помощи. И его глаза были почему-то совсем бледными. Словно навсегда потеряли свой черный цвет.

Я встряхнул головой, словно после тяжелого сна. И со всей силы отшвырнул ее от себя. Вера не упала. Она умела сохранять равновесие, эта чертовка. Она прищурила свои глаза. И забросила руки за голову.

– А ты, оказывается, хулиган, Лоб. И сильнющий такой, ух!

– Когда-то ты меня научила драться, Вера.

– Ты оказался способным учеником, Лоб. Жаль, что только не всему тебя научила.

Я схватил ее за руку. И крепко сжал.

– Перестань, Вера!

Она вырвалась. Захохотала. Встряхнула своими путаными лохматыми волосами. И, как девчонка, выбежала за дверь.

Вскоре она вернулась. И в ее руках лежала охапка изумрудных свежих цветов.

– Какая прелесть, Лоб. Ну посмотри, какая прелесть! – И она ткнула охапку цветов в мое лицо. Я уткнулся лицом во влажные зеленые лепестки. И моя голова закружилась от пьянящего аромата. И я увидел землю, влажную, взрыхленную, богатую землю. Усыпанную цветами. И среди этих цветов места для моего друга Лешки уже не нашлось.

– Это герань, Вера? – спросил я ее, чтобы позлить. Отлично зная название этих цветов.

Я не ошибся. Вера обиженно надула губы. И бросила цветы на диван.

– Эти цветы называются услады, Лобов. Вечерние услады.

– Я не слышал о таких цветах, Вера, – вновь солгал я.

– Слышал, Костя. Но почему-то забыл, – Вера не смотрела на меня. Веру это явно задело. – Впрочем, прошлое часто забывается. Особенно, если оно незначительно.

Я вновь назло ей промолчал в ответ.

– Я автор этих цветов. Я их сочинила. Вот ты бы мог такое сочинить, сочинитель?

Я чистосердечно признался, что на такое не способен.

Вера резко оживилась. Захлопала в ладоши. Меня часто удивляла ее внезапная смена настроения. И я ей часто в этом завидовал.