Улица Верности (СИ)

   Он отчаянно попробовал сменить тему, чтобы сбить её настрой:

   - Не надо было выбирать Черненко, (как-то с ней говорили о переменах в стране), - он глупец!

   - Не надо было... - эхом отозвалась она. - Не смотрите на меня так. Это тяжело.

   Висел полумрак, и рука не поднималась к выключателю, чтобы при свете она не отпрянула.

   Он понял вдруг, что она боится ладонью отвести его лицо. Это помогло немного прийти в себя.

   Сидел, смотрел, дышал одним с ней воздухом и ждал.

   - Хорошо... возьмите руку. Только молчите и не двигайтесь.

   Поезд нёс его в ночь рядом с женщиной, которую он не мог обнять, и Река Молчания отекала их.

   - Идите.

   - До станции ещё далеко...

   - Ждите в тамбуре. Идите. Я вас прошу...

   Утром, взяв отгулы, он вылетел в Ленинград на белые ночи, вливался в чьи-то компании, рыдал на чьём-то девичьем плече. Вернулся осунувшийся, без единой копейки и с несколькими телефонами на бумажках. Приставал с вопросами - Как это может быть? Я прав или не прав?

   Братья безмолвствовали.

   - Врезать ей пощёчину и уходить! - подумал вслух Майк. - Или куда бы она в купе делась!

   И вздохнул Григорий:

   - Эх, не станет гибкий стан её станом для него!

   С первым листопадом передал Жуков почтовую открытку, написанную ясным почерком отличницы, без обращения, подписи и обратного адреса - "Не знала, что смогу так любить. Вначале промолчала, не хотела оттолкнуть. Потом не справилась с собой. Всё, чему меня учила жизнь, вылетело из головы. Я глупая баба. Прости".

   - Привет, лоботрясы! - в аппаратную влетела вихрастая ассистентка режиссёра и схватила приготовленную фонограмму, - из-за вас тракт переносится... - Задержалась взглядом на зашедшем со служебными записками Витале. - Кто такой? Почему не знаю? ...на два часа!

   - Отстал от поезда Магадан-Воркута, - нахмурено отозвался Виталя.

   Она хмыкнула, пропела высоким голосом:

   - Сирота казанская! - повернулась на каблуках и вылетела в дверь.

   Потом она увидела его в столовой:

   - Эй, помоги с подносом. Тебя как зовут?

   Несмотря на смешливость и гонор, учить целоваться её пришлось с самого начала. В ванной запиралась, а когда Виталя скрёбся в дверь, говоря - я тебя уже всю видел, отвечала:

   - Это совсем другое.

   Когда переодевала белье - отвернись, пожалуйста.

   Сама смотрела с любопытством. Если Виталя просил набросать его портрет, ссылалась, что на его лице не за что зацепиться, а за что можно зацепиться, того не видно.

   А когда Виталя подхватил воспаление лёгких, выла над ним как волчица, норовила кормить с ложечки и чуть ли не облизывала.

   Мягко подталкивала к действиям:

   - Ну, ты же умный, придумай что-нибудь.

   Зато легко общалась со всеми - от бомжей на пляже до доцентов университета - тащила за уши брата-студента.

   Помыкавшись по режиссёрам, и честно объясняя им, в каком месте им надлежит находиться, осела она, наконец, в детской художественной школе, и ходила вся облепленная ребятнёй.

   Потом, откуда ни возьмись, появилась собственная детка норовом в маму, и на угрозу дать по попе отвечала:

   - Но ты же мой родной папочка. Давай лучше поцелуемся.

   Воспитание накрывалось.

   VIII. Герои думают о загадках бытия, а мир не рушится

   Как-то мальцом заглянул Виталя без стука в медицинский кабинет матери. Та прослушивала фонендоскопом раздетую до пояса молодую пациентку. Показалось, что груди её излучают тепло. Смутился, закрыл дверь. Если бы можно не закрывать её никогда...

   Рассказывал, как тётка в порядке воспитания водила его, младшеклассника, на документальный фильм о Галерее Уффици. Стеснялся смотреть в её присутствии на картины великих итальянцев с обнажённой натурой, как будто делает что-то плохое. Ничего не запомнилось, кроме ощущения ослепительной, притягательной красоты.

   - Такое многовековое искушение. Они тоже искали ответа на вопросы, которые потом томили других, - снисходительно улыбаясь, сказал Грицко. - Когда обнажается женская грудь, то, как солнце встаёт, правда?

   - Нет, - возразил Виталя, уличённый в низменном, - два солнца!

   Майк молчал. Для него первой была грудь матери в третьем классе. И он считал - одна из самых красивых из всех, что ему потом повстречались.

   Про Атамана догадывался - видел под стеклом письменного стола фотографию обожаемой им с детства, несколько старше его, киевской кузины. Она приезжала обычно каждое лето. И не стесняясь, переодевалась при нём перед поездкой на пляж. Но Гриня в этом зелёному Витале не признался. Не его дело.

   Солнце всходило и над страной, и Григория, как передовика, ЦК ВЛКСМ с журналистско-артистическим агитпоездом, "красной птицей", направил в командировку на Байкало-Амурскую магистраль - собирать материал и воспевать трудовые подвиги.

   Выпивать поезд начал с Казани. Атаман оторвался от мамочки и к Челябинску переработал набело (за тысячу рублей и ящик армянского коньяка) чужую производственную пьесу. На перегоне Омск - Новосибирск читал со сцены вагона-клуба поэму Евтушенко "Братская ГЭС". К Красноярску, будучи в ударе и трезвый в дым, обыграл свой прокуренный купейный вагон в карты.