Улица Вокзальная, 120

Так как света фонаря не хватало, чтобы обозреть общую панораму помещения, я попросил Вебера открыть ставни. Просочившийся сквозь окна свет нельзя было назвать ослепительным, однако его оказалось достаточно, чтобы облегчить осмотр.

Обводя взглядом эту невеселую пыльную комнату, я обратил внимание на календарь. Он указывал на 21 июня.

Не раз приходилось мне замечать, что первая машинальная реакция любого человека, оказавшегося перед «отстающим» календарем, состоит в том, чтобы перевести его на текущее число. Возникало ощущение, что ничей взгляд, кроме моего, с тех пор на нем не останавливался. А значит, и огонь в этом камине разводили 21 июня.

С календаря мой взгляд переместился на кресло. Придвинуть его так близко к камину мог только феноменальный мерзляк. Я издал настоящий львиный рык. Пол вокруг кресла был усеян веревками — обрывками толстых бечевок.

Вебер расхаживал по комнате, подбирая окурки в полном соответствии с данной мною накануне рекомендацией. Я оторвал его от этого увлекательного занятия.

— Какого, ты говоришь, числа тебя арестовали?

— Снова здорово! 21 июня.

— И в тот же день ты повстречался с Кровяшкой?

— Да.

— Что-то в его облике показалось тебе необычным? Ты говорил, у него болели ноги?

— Да. Ходули были совершенно расквашены. Поджарены со всех сторон. Как будто он плясал на раскаленных углях, ей-ей!

Вот именно, занятный танец вынудили исполнить Джо Эйфелеву Башню. Вне всяких сомнений, мы находились в доме Жоржа Парри. За те несколько часов, что мы провели в нем, у меня было достаточно времени в этом убедиться. Книги, громоздившиеся на стеллажах кабинета, не считая неразрезанных томов полных собраний сочинений издательства Untel, находившихся там явно в декоративных целях, представляли собою лишь развлекательное чтиво, на которое был падок этот гангстер. Были среди них и непристойные книжонки, и другие... профессиональные — я имею в виду издания по юриспруденции и криминологии, — а также внушительная коллекция газетных подшивок. Этот человек любил перечитывать на досуге хронику своих подвигов.

В одной из книг я нашел фотографию. На ней была изображена девушка, как две капли воды похожая на Мишель Оган. Больше мне не попалось ни одного заслуживающего внимания документа. И это естественно: злоумышленники не имеют обыкновения собирать архивы из компроматов.

Я внимательно осмотрел кресло. Если сесть в него, то на спинке слева, примерно на высоте подбородка, я обнаружил любопытную царапину. Кресло, несмотря на покрывавшую его пыль, было новое. На глазах у изумленного Бебера, подобравшего все окурки, я вооружился карманной лупой и тщательно обследовал всю его поверхность. Не то чтобы мне удалось сделать сенсационное открытие, но между двумя ивовыми прутьями, в углублении между сиденьем и спинкой мое внимание привлек осколок стекла, который я извлек кончиком ножа и спрятал в надежное отделение бумажника.

Плотно задраив ставни, мы покинули это зловещее место, где разыгралась драма, в то время как вокруг бушевала война, а гул канонады, пулеметные очереди и расстояние (прежде всего расстояние — изолированное расположение дома — спасло его за все эти полгода от непрошеных визитеров) способствовали тому, что вопли гангстера, подвергавшегося пытке третьей степени, позаимствованной из арсенала XVIII века, не привлекли ничьего внимания.

Снег покрывал теперь все обозримое пространство. Поднялся пронизывающий ветер. Погода явно не располагала к прогулке. И все же я постучал в дверь первого повстречавшегося нам дома. Трудно было сделать более удачный выбор.

Потратив четверть часа на то, чтобы утихомирить брехливого пса и расположить к себе еще куда как бодрого старца с явными замашками браконьера, мне удалось выудить из этого геронта следующую информацию.

Одинокий дом именовался Сельским Уединением и принадлежал некоему господину Пеке (старик признал его в обеспамятевшем). Господин Пеке был большим оригиналом, жил обособленно, ни с кем из деревенских не знался, гостей не принимал. Обосновался здесь в 1939 году. С той поры семейство Матье (мой собеседник представительствовал от лица ее мужской половины) составляло челядь Сельского Уединения. Утром 20 июня 1940 года (Матье хорошо запомнил эту дату из-за смерти, случившейся накануне с одним из его родственников), итак, 20 июня к ним зашел тот самый господин, который в 1939 году нанял их в услужение к господину Пеке. Он возвратил им их личные вещи, находившиеся в деревянном доме, и рассчитался за три месяца, заявив, что господин Пеке больше в их услугах не нуждается, так как уехал на юг. Этот отъезд их не удивил. Более того — показался вполне естественным. С предыдущего дня линия фронта приблизилась, и владелец поместья давным-давно уже должен был драпануть.