Улица Вокзальная, 120

— А если я вам скажу, что по иронии судьбы назначение этого послания, задуманного как секретное, состояло в том, чтобы быть прочитанным множеством самых разных лиц? Второй конверт подвергся той же участи, что и предыдущий. Его тоже вскрывали. Несмотря на тщательность обработки, он сохранил на себе некоторые следы этой операции. Плутишка Боб!.. Теперь я не сомневаюсь, что это его рук дело.

— Что за нравы! — проворчал Фару. — Эта манера обращаться с частной перепиской не пошла ему на пользу.

— Вы правы. Но она не пойдет на пользу и нашему доверенному лицу, который по-прежнему бродит неприкаянный.

— Да, он все еще на свободе, — вздохнул Фару. — И, разумеется, с кубышкой.

В дверь постучали, и появился Юбер Дорсьер.

— Операция прошла на редкость удачно, — сообщил он. — Девушка непременно выкарабкается.

— Можно ее допросить? — спросил я.

— Только не сейчас. По правилам...

— Между прочим, вы встретили полицейского, нацелив на его усы дуло револьвера. Мы сможем забыть об этом инциденте лишь в компании этой девушки. Мы оба — ее пылкие воздыхатели.

— Как хотите, — отступил он. — Но в настоящий момент это исключено. Дайте ей отдохнуть хотя бы несколько часов.

Я обратился к Флоримону:

— Ну как?

— Ладно. Займусь пока кое-какими делами. И начну с того, что реквизирую ваш телефон... гм... доктор.

Я рассмеялся. Этот славный подозрительный Флоримон Фару ставил под сомнение даже его профессию.

— Как вам будет угодно, — склонился Дорсьер.

Он направился к двери, но на мгновение задержался: — Да, инспектор. Вот пуля, которую мы извлекли... Фару положил ее в карман и принялся названивать по телефону, приказывая невидимым абонентам сменить Антуана на его посту и тщательно осмотреть комнату Элен Парри на улице Деламбра.

— У меня еще есть время съездить в комиссариат, — сказал он, вешая трубку.

— Это еще зачем?

— Собрать сведения об этом доке из 14-го округа и о доме на улице Вокзальной в Монруже. Можно было бы, конечно, посидеть и здесь, но лучше уж с пользой провести время, отделяющее нас от разговора с мадемуазель Парри.

— Я еду с вами?

— Нет. Лучше не оставлять этого дока в одиночестве. Составьте ему компанию.

Я засмеялся.

— Ладно. Поговорим с ним о концлагере.

— О! Но тогда станет известно, что вы были военнопленным...

И удалился.

— Воистину, — рассуждал я некоторое время спустя, наливая себе пятую чашку превосходного кофейного эрзаца, — воистину, дорогой Дорсьер, нам на роду написано встречаться при весьма щекотливых обстоятельствах. Мы познакомились с вами в связи с шантажом, которому подверглась ваша сестра, затем вновь увиделись в концлагере, и вот теперь, стоило нам доставить вам прекрасное тело мадемуазель Элен Парри, чтобы вы его хорошенько искромсали, как вы чуть было нас не продырявили.

— В очередной раз приношу вам свои извинения, — вздрогнув, проговорил Дорсьер.

— Э-э-э! Довольно об этом, — снисходительно сказал я. — Я дал инспектору Фару слово детектива, что та байка, которой вы нас сегодня угостили, соответствует действительности. И не будем больше к этому возвращаться.

Он помрачнел.

— Байка? Вы что же, хотите сказать...

— Что вы наглый лгунишка, так-то. Но в данной ситуации ваша скрытность более неуместна. Ведь нас двое. Карты на стол.

— Мне нечего от вас скрывать. Вас подводит воображение, — сухо отрезал он.

— Ой ли? Я назвал пострадавшую по имени: Элен Парри, дочь похитителя жемчуга, о котором вам должно быть известно. Джо Эйфелева Башня... И вы, если не ошибаюсь, вздрогнули.

— Даже вы способны заблуждаться, месье Бюрма. Рискуя задеть вас, повторяю, что вы ошибаетесь.

— Так и быть! Оставим это! — сказал я примирительным тоном. — И все-таки хотелось бы надеяться, что в этом округе вы пользуетесь репутацией безукоризненно порядочного человека; ведь инспектор Фару поехал справиться на этот счет.

— Инспектор понапрасну потратит силы и время.

— Не сомневаюсь. И последний вопрос: вы не отлучались сегодня из дому?

— Я сам удивляюсь, что отвечаю вам. Нет, не отлучался.

После этого обмена любезностями наш разговор поблек, да так и не ожил до самого возвращения инспектора. Последний казался растрепанным, что вызвало беспокойство доктора. Однако инспектор обратился к нему весьма любезно. А так как не было в мире человека более неспособного к притворству, чем Фару, то я пришел к заключению, что добытая им характеристика эскулапа оказалась безукоризненной.

— Можно поговорить с девушкой? — спросил он.

— Сейчас узнаю, — ответил Дорсьер.

И вышел.

— Собираетесь надеть на него наручники?

Фару пожал плечами.