Улица Вокзальная, 120

— Итак, родство доказано? А в отношении подложного паспорта советую не усматривать бог весть какую сложную махинацию в том, что он найден у дочери нашего гангстера. Вы уже и сами поняли, что она не одобряла отцовской... деятельности. И сочла за лучшее отмежеваться от оскорбительных замечаний в свой адрес, которые неизбежно были бы спровоцированы ее законной фамилией, в случае если бы она ее сохранила. Что еще?

— Новая странность, без которых, видно, не обойтись в делах, имеющих к вам отношение. С 14-го числа, то есть со дня своего приезда в Париж, эта девушка не ночует дома и спит только днем. Что бы это значило?

— Вот вы у нее и спросите. Когда думаете возобновить допрос?

— Скоро.

— Мне можно приехать? Только не тяните два часа с ответом. Я все равно там буду, вам от меня не отделаться.

Он помолчал, вздохнул и повесил трубку.

Только я успел принять ванну, как раздался звонок в дверь. Это был дородный Монбризон. Вальяжно расположившись в кресле, он посвятил меня в свою проблему.

— Мой слуга — сущая находка; вы, наверное, сами в этом убедились, когда были в Лионе. Если с ним случилось несчастье, я просто не переживу.

— Экая высокопарность. У вас, наверное, имеются для нее веские основания?

— Да. Зная, что я собираюсь в Париж, он настоял на том, чтобы меня сопровождать. Ни слова мне не сказав, он предпринял со своей стороны все необходимые шаги для получения пропуска. И накануне отъезда мне его предъявил. Поразившись такому поступку, я тем не менее не стал возражать. Более того, воспринял это, знаете ли, как удачу. Ведь я ценю комфорт даже, а может быть, и прежде всего, в дороге.

Я признал правомочность этой привычки.

— Вчера я случайно застал его в кафе за беседой с человеком, повадки которого показались мне более чем странными. Правильнее было бы сказать — подозрительными. Они говорили о некоем или некой Джо, я не разобрал. И расстались при моем появлении, договорившись встретиться тем же вечером у Орлеанских ворот. С тех пор у меня нет никаких сведений о Гюставе. Добрый малый не слишком-то находчив. Боюсь, как бы его не втянули в какую-нибудь аферу.

— Вы сможете сообщить мне приметы этого субъекта с сомнительными повадками, название кафе, где состоялась встреча, и в случае необходимости узнать этого человека?

Он ответил «да» на последний вопрос и удовлетворил мое любопытство относительно первых двух. Я пообещал ему заняться его делом, однако все же спросил, не лучше ли было бы сообщить о нем в полицию? «Уже сообщил, — ответил он, — но две предосторожности лучше, чем одна». Не утаив, что доверяет мне больше, чем господам с Тур Пуэнтю. Я оставил его при этом, столь лестном для меня, мнении.

— Даже если предположить худшее, — сказал я затем, — не облачайтесь в траур по вашему слуге. Я организую у себя сегодня небольшую вечеринку. Рождество военного времени. Будут хорошенькие девушки. Будущие кинозвезды. Могу я рассчитывать на ваше присутствие?

— А как же иначе! — воскликнул он. — Будущие кинозвезды...

Округлый адвокат покинул меня с многозначительной ухмылкой на лице. Он был уже слишком далеко, когда я вдруг вспомнил, что, кроме имени, он не сообщил мне никакой информации о личности своего слуги. Обзвонив по телефону всех приглашенных на псевдорождество, я вышел на улицу. И на бульваре нос к носу столкнулся с комиссаром Бернье, погруженным в чтение газеты у киоска. После Марка и Монбризона еще и Бернье! Не иначе как весь Лион перебрался в Париж. Я хлопнул его по плечу.

— Ваши документы! — потребовал я.

С учетом социального положения этого персонажа эффект получился просто уморительным. Он побледнел, прожилки на его лице стали фиолетовыми. Узнав меня, он овладел собой и крепко пожал мне руку.

— Ну и шуточки у вас, — сказал он. — Что новенького? Возвращаетесь потихоньку к городской жизни?

— Еще как. А вы что здесь химичите?

— Приехал на рождественские каникулы.

— Вы свободны сегодня вечером? Я устраиваю у себя дома небольшое заседание (я продиктовал ему адрес). Почтите меня своим присутствием. Но не раньше одиннадцати.

— Идет, — ответил он, — сыграем в покер.

Мы поболтали еще немного у стойки в ближайшем бистро. Выяснилось, что все попытки выйти на Виллебрюна оказались тщетными. Бернье ни словом не обмолвился об инциденте с полицейским патрулем, заметившим в два часа ночи свет в квартире Жалома. Воистину этот чин питал склонность к легковесным решениям. С его точки зрения, полицейский попросту ошибся, а Жалом, вне всяких сомнений, — убийца. Мне не было никакого резона разубеждать его... до поры, до времени.

Распрощавшись с ним, я поехал в Шатийон. При свете дня эта вилла выглядела не более привлекательно, чем в ночной темноте. Полицейский охранник распоряжался ее осмотром, жестикулируя, как одержимый. Предупрежденный о моем приезде, он позволил мне сунуть нос во все углы.

Покинув это унылое место, я отправился в клинику Дорсьера. Хирург все еще был там. Он выглядел уставшим и осунувшимся. Но, несмотря на это, сказал мне с поразительной твердостью в голосе: