Улица Жмуров

В три часа пополудни – время французское – я даю сеанс моих внепрофессиональных способностей. Она так им довольна, что просит записать ее на абонемент.

Нет ничего лучше аперитива, чтобы привести вас в форму после такой бурной второй половины дня.

Мы проглатываем наш второй чинзано в бистро на Сен-Жермен-де-Прэ. У малютки Маринетт глаза широкие, как раструб горна. В спешке наложенная губная помада не совсем совпадает с линией губ. Она похожа на плохо напечатанную афишу.

Она так неумело держит меня под руку, что мне становится стыдно. На кого я похож с этой повисшей на мне влюбленной dspnwjni? На деревенского лопуха в свадебном путешествии!

В бистро входит продавец газет. Я делаю ему знак. Газета. Вот что придаст мне солидности.

Я вздрагиваю, увидев, что утреннее дело занимает первую страницу. Читаю статью и узнаю потрясающие вещи!

Человек в кожаном пальто сам явился в полицию, узнав о смерти антиквара. Это некий Жан Парьо, посредник, тоже занимающийся антиквариатом. Сегодня утром он продал Бальмену партию предметов старины, и Бальмен попросил его сходить вместе с ним в банк, чтобы расплатиться за эту покупку.

Бальмен чувствовал себя усталым. Выйдя из банка, он сел в машину Парьо, пока тот пошел позвонить в соседнее кафе, и умер. Когда Парьо вернулся, то узнал об инциденте и позвонил в районный комиссариат, а оттуда его направили в криминальную полицию.

И вся история...

Вот что значит быть настроенным на тайны, как говорит Фелиси! Я уже навыдумывал махинации, козни, трюки. А все оказалось просто: честный старичок с больным сердцем умер сам по себе...

– Ну, возвращаемся! – внезапно говорю я. Малышка встает.

В тот момент, когда она шагает через порог, я замираю. Согласен, все просто и логично, но почему тогда Бальмен написал на корешке чека: «На помощь»?

Глава 3

Монотонный голос Эктора доносится до меня, будто с другой планеты. Мне совершенно безразлично, что он говорит, как, впрочем, и вся его персона. Он рассказывает о своих расширенных венах, язвах, о своем начальнике и доме... Пятьдесят лет посредственности проходят перед нашими ушами.

Он так меня достал, что я хватаюсь за первый пришедший в голову предлог, чтобы смыться.

– Мне нужно заниматься расследованием одного дела. Вы меня извините, Эктор?

Он меня извиняет, потому что тоже меня не выносит: антипатия, как и любовь, обычно бывает взаимной.

– Вечная гонка по горам и долам? – замечает он с кислой миной.

– Ну да! – отвечаю. – Не всем же сидеть всю жизнь в мягком кресле.

Это является очень точным намеком на должность Эктора, работающего в забытом отделе одного заштатного министерства.

Он проглатывает пилюлю и запивает бокалом бордоского, чтобы лучше пошла.

– До свидания, – говорю я Фелиси и Эктору. И добавляю, чтобы заставить покраснеть мою маму: – Ведите себя благоразумно!

Эктор улыбается глупой и кислой улыбкой.

Я с облегчением выхожу из дома. Бывают моменты, когда я совершенно не выношу тупиц!

Бледное солнце пытается сделать повеселее это воскресенье в конце зимы. Но чтобы сделать парижское воскресенье повеселее, нужно нечто большее, чем солнце.

Я еду в Париж, спрашивая себя, чем бы заняться, чтобы убить время. В этот момент в Службе полный штиль.

Вот уже две недели я практически ничего не делаю, и безделье давит на меня, как шоколадный крем на печень больного гепатитом...

Я въезжаю в Булонский лес и качу на второй скорости. Здесь полно добропорядочных людей, гуляющих со своими детишками, и проституток, улыбающихся мне.

В маленьких аллеях стоят машины, внутри которых парочки выражают взаимные симпатии...

Я б сейчас запросто дал полсотни франков тому, кто подал бы мне дельную мысль... Театр? Уже слишком поздно, и спектакли начались... Кино?.. В одиночку туда идти совсем не фонтан!

Снять телку? Надоело. Вчерашний сеанс успокоил мне нервы. И потом, нельзя, чтобы это вошло в привычку...

Я проезжаю через Лес, не найдя ничего приемлемого, кручусь по площади Этуаль, сворачиваю на авеню Ваграм, следую через площадь Терн и непроизвольно оказываюсь на бульваре Курсель.

Как поется в песне: «Мы сделали это, почти не подумав!»

Если у вас есть хоть немного памяти, то вы вспомните, что на бульваре Курсель находился антикварный магазин покойного месье Бальмена.

Почему я думаю о маленьком старичке в это унылое воскресенье накануне весны?

Да, я думаю о нем, о его перепуганных глазах, жалких седых усах, совершенно белых щеках...

О нем, совсем одиноком и мертвом в этой машине...

Дом сто двадцать. Это здесь.

Я припарковываю мою машину на границе парка Монсо, пересекаю бульвар и подхожу к магазину, железный занавес которого опущен.

После короткого колебания захожу в дом... Комнатка консьержки, откуда, как и изо всех комнаток консьержек, идет запах еды.

Стучу в стекло. Толстая женщина поднимает голову, оторвавшись от большой кружки сладкого вина.

– ЧЕ вы хотите? – спрашивает она и переводит дыхание. Возможно, этот короткий вопрос станет ее самым большим физическим усилием за весь день.

– Где квартира месье Бальмена? Она поднимает на мою персону взгляд, тяжелый, как мокрое знамя.