УЛЬМ – 43

– Скажите, Олег Александрович, какое вы имеете отношение к этому вопросу? Случайно, вы не немецкий шпион?

– Нет, Вера, я никакого отношения к стали не имею, как и не имею никакого отношения к немецкой разведки. Я советский человек и мне просто интересно, сможем ли мы на равных воевать с немцами, так как у них одна из самых сильных армий не только в Европе, но и в мире.

Олег Андреевич, не отрывая своего взгляда, продолжал смотреть на Веру. Под его взглядом она немного смутилась.

– Господи! Какая же я дура, – произнесла она. – Я хотела пошутить, но вышло, как-то неуклюже. Вы для меня так много сделали, а я вас обижаю. Простите меня….

На лице Корниловой заиграла краска. Даже невооруженным взглядом было видно, как переживает она за столь неприятный выпад в сторону Олега Андреевича. Он взял ее ладонь в свою руку и ласково сжал ее.

– Я не обижаюсь на вас, Вера. Я хорошо понимаю вас: арест дяди и тому подобное. Вы, наверное, живете в постоянном страхе, боитесь провокаций. Вот и меня вы практически не знаете и вдруг мой интерес к вашей работе.

Вера с благодарностью посмотрела на него.

– Спасибо вам за понимание. Есть вещи, о которых не принято рассказывать не только родным и близким, но и своим коллегам по работе. А здесь: ресторан, вино….

– Да, что вы Вера? Какая обида? Простите меня за мой глупый вопрос.

Она посмотрела на свою руку и осторожно освободила ее из мужской ладони.

– Давайте, выпьем, Олег Андреевич и потанцуем. Я так давно не танцевала, что трудно удержать ноги в покое. Только, сейчас и здесь, с вами я снова ощутила себя женщиной. Мне снова захотелось жить, петь и танцевать. Петь я, конечно, не буду, но танцевать с вами обязательно, если вы меня пригласите.

Они выпили, и Олег Андреевич, снова пригласил ее на танец.

***

Революция 1917 года, была сродни шквала, которая налетела на усталых от войны солдат императорской армии. Поручик Покровский медленно двигался вдоль траншеи, в которой на снарядных ящиках сидели солдаты. В его роте вот уже вторую неделю вели агитацию большевики. Он несколько раз докладывал об этом полковнику Смирнову, но тот отмахивался от него, как от назойливой мухи.

Олег Андреевич повернул влево и увидел группу солдат, сидевшую на пустых патронных ящиках. Один из них вслух читал газету «Искра». Заметив офицера, он со злостью посмотрел на него.

– Давай, проходи, ваше благородь. Все отвоевались мы нынче, – произнес он. – Вечером снимемся с позиций и по домам. Хватит! Навоевались!

Покровский, молча, прошел мимо их. Он уже слышал, что пьяные солдаты подняли на штыки командира третьей роты подпоручика Головко и прапорщика Васильева. Откинув полог, он вошел в землянку, в которой было темно и сыро. Пошарив в кармане шинели, он достал коробок спичек и зажег «коптилку», лампу, изготовленную из гильзы снаряда. Он присел на ящик и достал из кармана шинели папиросы. Фитиль «коптилки» потрескивал и от этого, еле слышного треска, исходило какое-то тепло, которое согревало его душу. Он был ярым сторонником самодержавия и не верил в добровольное отречение государя от престола. Прикурив папиросу, поручик достал из-под нар небольшой чемоданчик. Вот уже год, как он хранил в нем свои личные вещи. Он открыл его и, отложив в сторону папиросу, в свете «коптилки» стал перебирать дорогие его сердцу предметы. Он развернул белую тряпицу, в которой аккуратно лежали его награды, полученные во время войны. Два Георгиевских креста, орден Святого Владимира с мечами сверкнули в тусклом светом «коптилки». Погладив их ладонью, он снова завернул их в тряпицу и положил на дно чемодана.

«Что это? – подумал он, заметив небольшой лист бумаги. – Как он мог оказаться здесь, среди моих личных вещей?»

Он аккуратно развернул листок и пододвинул ближе к себе светильник. Прочитав текст, он вновь удивился. Это был документ на имя Лазарева Олега Андреевича, выданный полицией города Самара.

«Откуда этот документ у меня? – подумал он, – Как он мог оказаться среди моих вещей?»

Неожиданно для себя он вспомнил, как год назад по его приказу казнили агитатора, который агитировал солдат его роты об отказе воевать.

«Да, да, это был тот самый Лазарев, большевик из мещан. Неужели я по ошибке сунул его документы в свой саквояж? – размышлял он. – Как-то все странно, но я даже не обратил своего внимания на то, что у него такое же, имя и отчество, как и у меня».

Он хотел сжечь этот документ, но что-то его остановило. Он вновь перечитал его и положил его обратно на место. До его слуха донеслось несколько выстрелов, а затем кто-то запел каким-то пьяным голосом.

«Хамы! Похоже, и, правда, собрались по домам. Что же делать? А как же вера, царь и отечество?»

Он откинул полог землянки. Первое, что он увидел, это его солдат обнимался с немцем. Он хотел остановить это братание, но почему-то инстинкт самосохранения сработал намного быстрее, его желания. Он закрыл полог и снова погрузился во мрак, который царил в этом искусственном земляном сооружении.