УЛЬМ – 43

За чисткой оружия, Покровский совсем забыл, что в доме остался радист. Он это понял, когда тот навалился на него и ловким приемом скрутил ему руку.

– Сука! – прохрипел Олег Андреевич, стараясь освободиться из цепкого захвата.

Однако, каждое его движение приносило ему сильную боль. Покровский услышал, как хлопнула входная дверь и в комнату, буквально влетели несколько сотрудников НКВД.

– Встать! Вы арестованы! – произнес до боли знакомый ему голос.

Его подняли за руки и усадили на стул. Перед ним стоял капитан Степанов.

– Вот и отбегался, гражданин Покровский… Не смотри на меня так, переиграли мы тебя.

Он попытался ухватить зубами уголок воротника гимнастерки, в которой была вшита ампула с цианистым калием. Это движение вызвало улыбку у капитана.

– Напрасно, Покровский. Ампулу я вытащил еще в первый день твоего прибытия в Челябинск. Помнишь, ты ушел в ту комнату, чтобы расшифровать сообщения, ну а я в это время ее и вынул.

Олег Андреевич заскрипел зубами.

– Я скажу вам, что вы находились в разработке НКВД давно, и мы вас просто вели все время. Перед войной вы нам помогли выявить агентурную сеть в Москве, а сейчас и в Челябинске. Все ваши люди арестованы, а завтра будет ликвидирована и вспомогательная группа диверсантов. Так что провалилась ваша операция «Ульм».

Покровский, молча, слушал, что ему сейчас говорил капитан Воронцов.

– А Корнилова?

– Она сотрудник НКВД. У вас еще есть вопросы?

Покровский покачал головой, давая понять, что вопросов у него больше нет. Конвой вывел Олега Андреевича во двор дома, около которого стоял «воронок».

«Вот и все, – подумал Воронцов. – Теперь можно возвращаться и в Москву».

***

Полковник Штельман сидел за столом и смотрел на телефон. Он снова поднял трубку и набрал номер.

– Слушаю вас, – произнес знакомый ему голос.

Он принадлежал референту адмирала Канариса.

– Соедините меня с адмиралом, – обратился он к нему. – Мне нужно срочно с ним поговорить.

На том конце провода произошло какое-то непонятное ему замешательство. Однако, это продолжалось лишь несколько секунд.

– Господин адмирал попросил вас больше его не тревожить.

– Но, мне просто необходимо с ним переговорить!

– Извините, господин полковник, но ничем вам помочь не могу. Он сказал, что для вас его просто нет.

Штельман положил трубку на рычаг телефона.

«Это конец! – подумал он. – Что делать? Ждать, когда за мной пребудет наряд гестапо или решиться…».

Он пододвинул к себе лист бумаги и, взяв руки ручку, начал писать. Рука его мелко дрожала, и буквы получались какими-то корявыми: они налезали друг на друга, жались, словно боялись чего-то. Рука его на какой-то миг замерла. Он положил ручку на край чернильницы. Какой-то комок подкатил к его горлу. Ему стало трудно дышать….

Полковник медленно поднялся из-за стола и подошел к буфету. Открыв створку, он взял в руки бутылку коньяка. Найдя глазами хрустальный стакан, он наполнил его до краев коньяком. Он залпом выпил и, не закусывая, снова сел за стол. Смяв исписанный лист рукой, он швырнул его в урну. Немного подумав, он открыл ящик стола и достал «Вальтер».

«Полковнику Штельману. За безупречную службу во славу Рейха. Гитлер», – прочитал он.

Передернув затвор, он посмотрел на фотографию жены и детей, которая стояла у него на столе. Выстрел прозвучал как-то глухо. В кабинет заглянул дежурный офицер и, прикрыв дверь, стал звонить в Берлин.