Ульмигания

Сидя верхом, король опять обернулся. Маркопет двигался в их сторону, а охотники рассыпались вдоль ручья, выставив против чудовища тонкие дротики. Что-то дрогнуло в душе Клабуна. Он понял, что эти маленькие человечки, его подданные, будут стоять здесь, пока маркопет не разорвет последнего из них, и для того только, чтобы он, их старый король, мог убраться как можно дальше от опасности.

«О, боги! — подумал Клабун. — Зачем?»

— Зачем мне эта жертва?!! — спросил он вслух самого себя.

Кто-то грубо дернул его за полы вилны:

— Не медли, король! Тебе нельзя тут оставаться!

Рядом, на другой алне, сидел крупный осанистый барстук с жестким лицом и коротко стриженной бородой. Вид этой стриженой бороды поразил Клабуна не меньше, чем нападение маркопета. Волосы на лицах барстуков появлялись поздно, годам к семидесяти, и росли очень медленно, поэтому борода всегда была предметом гордости и заботы каждого. А тут — стриженая. У короля вновь возникли подозрения в том, что он спит.

Барстук ткнул алне копьем в ляжку, та взвилась в высоком прыжке, а Клабун еле удержался на ней, обхватив руками длинную шею.

В лесах Ульмигании не было и нет животного быстрее алне. В беге ее не догнать стреле охотника, в прыжке она подобна стрижу в полете. Люди, видя порой, как мчится по полю это грациозное создание, не успевают и разглядеть его как следует. Где уж им заметить, что часто на нем восседает, прижавшись к гибкой шее, маленький всадник.

Королевские белые алне с месячного возраста воспитывались так, чтобы ходить в упряжке чинно, неторопливой рысцой. Однако это вовсе не значило, что они совсем забыли свою природу. При необходимости или с испуга мчались так же, как их дикие сородичи. Скоро Клабун со спутником уже были в узком болотистом горле косы, там, где проходила граница Самбии с владениями куров. Здесь нужно было остановиться и дать отдохнуть животным.

Барстук со стриженой бородой помог Клабуну спешиться и предложил горсть сушеных фруктов — пищу, всегда водившуюся в котомках охотников. Король поблагодарил, но отказался. Зато воду из фляжки, обшитой шкурой полевки, он выпил почти всю.

— Ты уж извини, король, что я так непочтительно обошелся с тобой у Медвежьего ручья, — попросил барстук.

— Ничего, — сказал Клабун. — Ты был прав, в таких случаях следует быть расторопнее. А тот ручей зовется Медвежьим? Не знал.

— Клокис,[79] — сказал барстук. — Так его называют самбы.

— А как твое имя?

— Гунтавт, король. К твоим услугам, — поклонился барстук.

— Ты охотник?

— В двенадцатом колене.

— Ого!

Клабун смотрел на высокого Гунтавта и думал о том, как бы поделикатнее спросить у него о бороде. Однако, заметив на его поясе ножны, тут же забыл об этом.

— Это что у тебя висит?

— Меч, — просто ответил охотник.

— Какой еще меч? — глупо спросил Клабун.

Тот вытащил и показал. Клабун замер, словно завороженный блеском стали, не зная, как на это реагировать. Меч на поясе барстука. Такого еще не было никогда. Такого не может быть никогда!

— Но ведь это что? Это ведь оружие… — пробормотал он.

— Оружие, — подтвердил Гунтавт.

Клабун забыл обо всем на свете — о маркопете, о лихорадочной скачке и стонавшей от нее пояснице, о стриженой бороде… Мир перевернулся. Вот сидит он, король барстуков — мирного племени, гордившегося тем, что они единственные из потомков ульмиганов унаследовали их терпимость и умение решать все вопросы с помощью ума, а не оружия. И вот перед ним стоит барстук с мечом в руках.

— Но ведь ты — барстук! — напомнил охотнику Клабун. — Как же ты можешь носить меч?

— В Самбии уже многие охотники имеют мечи, — осторожно сказал тот. — Разве ты не знал об этом, король?

— Нет, мне об этом никто не говорил. Но зачем вам оружие? Разве вы глупее ваших предков? Те прекрасно обходились одной силой ума.

— Нам надоело бегать от волков. Нам надоело, что каждый поросенок, не говоря уже о взрослых кабанах, может разрыть наши жилища и сожрать детей. Людям сейчас не до нас, и мы решили, что теперь будем сами защищать свои семьи и кормить их.

— Но это же нарушение всех заветов и договоров!

— Ну и что? Если заветы предков нам в ущерб, не грех и отказаться от них.

Клабун встал и выпрямился. В таком положении он все равно оказался ниже охотника. Но он был королем.

— Ты забываешься, охотник! — грозно сказал он.

Тот и сам это осознал и молча опустился на одно колено, склонив голову.

— Я мог бы жестоко наказать тебя за твои речи, — сказал Клабун, — но я не стану этого делать. Ты спас мне жизнь, и я благодарен тебе. Но запомни: презревший один завет, завтра презреет и другой, а затем попрет все законы. Если ты презираешь заветы предков, не думай, что твои дети прислушаются к твоим заветам.

Охотник молчал, не поднимая головы.

— Встань, — сказал Клабун. — Я прощаю тебя. Как ты думаешь, — спросил он немного погодя. — Откуда взялся этот бешеный маркопет?

— Не знаю, — ответил охотник. — Я никогда ничего подобного не видел.

— Да и я не слышал о таком, — сказал Клабун, задумавшись.