Уловка-22

— Что‑что? — воскликнул он. — А какое отношение вы и полковник Кэткарт имеете к родине? Родина — это одно, а вы — это совсем другое.

— Но как можно разделять нас? — спокойно, без тени возмущения спросил подполковник Корн: он продолжал паясничать, издеваясь над полковником Кэткартом.

— Верно! — с пафосом закричал полковник Каткарт. — Или вы для нас или вы против нас. Вопрос стоит только так.

— Думаю, что до него дошло, — сказал подполковник Корн и добавил: — Или вы для нас, или вы против родины. Все очень просто.

— Ну нет, подполковник, меня на этом не поймаешь.

Подполковник Корн был невозмутим:

— Откровенно говоря, меня тоже. Но многие на это клюют. Итак, ваше слово.

— Вы позорите ваш мундир! — яростно взревел полковник Кэткарт. В первый раз за весь разговор он взглянул прямо в лицо Йоссариану. — Хотел бы я знать, как вы пролезли в капитаны?

— Вы что, забыли, полковник? Ведь это вы его произвели, — мягко напомнил подполковник Корн, подавляя смешок.

— Да, и совершенно напрасно.

— А я говорил вам: не надо этого делать, — сказал подполковник Корн. — Но вы и слушать меня не хотели.

— Ладно; хватит толочь воду в ступе! — закричал полковник Кэткарт. Он упер кулаки в бока и, прищурившись, уставился на подполковника Корна злобным, подозрительным взглядом: — Послушайте, вы‑то на чьей, собственно говоря, стороне?

— На вашей, полковник. На чьей же еще?

— Тогда прекратите поддевать меня и не морочьте мне голову.

— Конечно, я на вашей стороне, полковник. Я патриот до мозга костей.

— Так вот, почаще об этом вспоминайте. Полковник Кэткарт что‑то проворчал и отвернулся, видимо еще не совсем убежденный в преданности подполковника Корна. Он снова размашисто зашагал взад‑вперед, вертя в руках мундштук, и наконец указал большим пальцем на Йоссариана:

— Давайте решим, что с ним делать. Будь моя воля, я вывел бы его на улицу и пристрелил, как собаку. Вот что бы я сделал. И так же поступил бы генерал Дридл.

— Но генерала Дридла больше нет с нами, — сказал подполковник Корн. — Поэтому мы не можем вывести капитана на улицу и пристрелить. — Теперь, когда его мимолетный конфликт с полковником Кэткартом уладился, подполковник Корн снова почувствовал себя свободно, мягко застучал каблуками по тумбе и обратился к Йоссариану:

— Итак, мы намерены отправить вас домой. Пришлось немного пораскинуть мозгами, но в конце концов мы разработали чертовски симпатичный планчик, как отправить вас домой и при этом не вызвать особого недовольства среди ваших друзей, которых вы покидаете. Надеюсь, теперь‑то вы счастливы?

— Что еще за планчик? Я не уверен, что он мне придется по душе.

— Я даже уверен, что он вам не понравится, — засмеялся подполковник Корн и снова удовлетворенно сцепил пальцы рук на макушке. — Скорее всего, он вызовет у вас отвращение. По правде говоря, план гнусный, он наверняка возмутит вашу совесть. Но вы примете его без промедления. Примете, потому что через две недели целым и невредимым вернетесь домой, а во‑вторых, потому, что иного выбора у вас просто нет. Или вы принимаете наши условия, или идете под суд. Словом, да или нет?

— Не берите меня на пушку, подполковник. Вы ведь все равно не отдадите меня под суд за дезертирство перед лицом неприятеля. Вы будете очень некрасиво выглядеть, да и вряд ли вы сумеете добиться, чтобы меня признали виновным.

— Но теперь у нас есть возможность отдать вас под суд за дезертирство во время исполнения служебных обязанностей, поскольку вы улетели в Рим без увольнительной. И мы можем к этому придраться. И если вы немного подумаете, то поймете, что другого выхода у нас не будет. Мы не можем позволить вам безнаказанно разгуливать по части, открыто не подчиняясь командованию. Тогда и другие тоже откажутся летать на боевые задания — это уж вы мне поверьте. Итак, если вы не примете наши условия, мы отдадим вас под суд, хотя это доставит нам немало хлопот и принесет полковнику Кэткарту уйму синяков и шишек.

При словах «синяки и шишки» полковник Кэткарт вздрогнул и вдруг ни с того ни с сего злобно швырнул свой инкрустированный ониксом и слоновой костью изящный мундштук на стол.

— Господи! — заорал он. — До чего я ненавижу этот проклятый мундштук.

Мундштук, отскочив от стола к стене, рикошетировал на подоконник, с подоконника упал на пол и подкатился к ногам полковника Каткарта. Бросив сердитый взгляд на мундштук, полковник Кэткарт сказал:

— Интересно, будет ли мне прок от этого?

— От генерала Пеккема вы получите пироги и пышки, а от генерала Шейскопфа — синяки и шишки, — проинформировал его подполковник Кори с самым невинным видом.

— Да, но кому из них я должен нравиться?

— Обоим.

— Как я могу нравиться им обоим, когда они терпеть друг друга не могут? Как я могу заслужить пироги и пышки у генерала Шейскопфа без того, чтобы не схлопотать синяков и шишек от генерала Пеккема?

— Маршировать.

— Хм, маршировать… Да, это единственный способ очаровать Шейскопфа. Раз‑два, левой, ать‑два. — Мрачная усмешка скривила губы полковника Кэткарта. — Если уж подобные типы становятся генералами, то мне сам бог велел.