Уловка-22

Самолет взвыл и, дрожа всем корпусом, пошел ввысь, пока Йоссариан не выровнял его, еще раз рявкнув на Макуотта, который снова беспощадно повернул ревущую машину на сорок пять градусов, отчего Йоссариана чуть не вывернуло наизнанку. Расслабляющая тошнота подступила к горлу, и он, не чувствуя собственного веса, повис в воздухе, пока не заставил Макуотта снова выровнять машину, но только для того, чтобы тут же развернуться через правое крыло и ринуться в умопомрачительное пике. Они мчались сквозь бесконечные, похожие на привидения клочья черного дыма. Висевшая в воздухе гарь липла к гладкому плексигласовому носу самолета, и у Йоссариана было ощущение, будто прокопченный пар зло хлещет его по щекам. Сердце его снова ныло и колотилось от ужаса, а самолет по его команде метался то вверх, то вниз сквозь многочисленные разрывы, пытавшиеся в смертельной ненависти настичь Йоссариана. Пот ручьями струился по шее Йоссариана. Строй звена нарушился, но Йоссариана это не интересовало — он был занят только собой. В горле саднило от истошных криков Макуотту. Каждый раз, когда Макуотт менял направление, рев моторов становился оглушающим и захлебывающимся. А далеко впереди перед ними небо по-прежнему кишело взрывами зенитных снарядов, выпущенных другими батареями: понатыканные вокруг, они вели заградительный огонь точно на заданную высоту, поджидая, как садисты, пока самолет Йоссариана окажется в пределах досягаемости.

Вдруг самолет ударило, взрыв подбросил машину так, что она чуть не перевернулась брюхом кверху. В носовую часть повалили клубы сладковатого голубого дыма. Что-то горело! Йоссариан рванулся к выходу и уперся в Аарфи, который преспокойно чиркая спичкой, зажигал свою трубочку. Йоссариан в полном замешательстве уставился на усмехающегося круглолицего штурмана. Кто-то из них, вероятно, сошел с ума.

— Боже мой, да что же это такое! — с удивлением и мукой в голосе завопил Йоссариан. — Убирайся ты к чертовой матери из носа! Ты спятил, что ли? Убирайся!

— Что? — спросил Аарфи.

— Убирайся! — истерично взвизгнул Йоссариан и начал колотить кулаками Аарфи, стоявшего заложив руки за спину. — Убирайся!

— Я тебя все равно не слышу! — с мягкой укоризной отозвался Аарфи. Вид у него был самый невинный и чуточку озадаченный. — Говори, пожалуйста, погромче!

— Убирайся из носа! — завопил Йоссариан, совсем отчаявшись. — Нас убьют! Неужели тебе не ясно? Нас хотят убить.

— Как держать, черт возьми? — рассвирепев, крикнул Макуотт по переговорному устройству страдальческим, срывающимся голосом. — Куда курс держать?

— Поворачивай влево! Левее, проклятый, вонючий сукин сын! Круто влево!

В это время Аарфи незаметно, но пребольно ткнул Йоссариана под ребро кончиком трубки. Ойкнув, Йоссариан подскочил и рухнул на колени, бледный как полотно и дрожащий от ярости. Аарфи ободряюще подмигнул ему и, показав большим пальцем через плечо на Макуотта, спросил со смехом:

— Какая блоха его укусила?

Йоссариану показалось, что все это происходит в каком-то нереальном, призрачном мире.

— Ты уберешься отсюда? — простонал он и изо всех сил толкнул Аарфи. — Ты оглох или что? Уходи в машину! — И крикнул Макуотту: — Пикируй! Пикируй!

Внизу они снова попали в треск и уханье плотного зенитного огня, и Аарфи еще раз украдкой ткнул Йоссариана под ребро концом трубки. Снова ойкнув, Йоссариан испуганно отпрянул.

— Я все равно тебя не слышу, — сказал Аарфи.

— Я сказал: «Убирайся отсюда!» — крикнул Йоссариан и расплакался. Он начал обеими руками изо всех сил бить Аарфи в живот: — Убирайся от меня! Убирайся!

Лупить Аарфи было все равно что бить слабо надутую кислородную подушку. Аарфи не оказывал сопротивления, его мягкая бесчувственная туша никак не реагировала на удары. Йоссариан в изнеможении опустил руки. Его охватило унизительное чувство бессилия, хотелось плакать от жалости к самому себе.

— Что ты сказал? — спросил Аарфи.

— Уйди от меня, — сказал Йоссариан теперь уже умоляющим голосом. — Уйди в машину!

— Я тебя все равно не слышу.

— Это неважно, — продолжал Йоссариан. — Это неважно. Просто оставь меня одного.

— Что неважно?

Йоссариан начал колотить себя кулаком по лбу. Потом ухватил Аарфи за грудки, покрепче уперся ногами и швырнул его к лазу, как битком набитый неуклюжий мешок. И тут, когда он полз обратно в переднюю часть носа самолета, точно чудовищной силы пощечина прозвенела у него над ухом — это разорвался снаряд. На миг в сознании Йоссариана вспыхнуло: «А я все-таки жив!» Машина снова набирала высоту. Снова выли моторы, точно мучась от адской боли. В самолете едко запахло машинным маслом, завоняло бензиновой гарью. А потом Йоссариану показалось, будто идет снег.