Уловка «Прометея»

Эти круглые очки с чрезмерно мощными линзами вызвали у Брайсона чудовищную головную боль, но, по крайней мере, он справился с тем делом, ради которого приезжал в Рим. Ник здорово вымотался: он все-таки умудрился без приключений покинуть воздушное пространство России, посадить маленький самолет на летном поле под Киевом и, воспользовавшись коммерческой линией, с пересадкой добрался до Рима. Звонок монсиньору Батталье сразу же обеспечил нужный результат; впрочем, в этом Брайсон и не сомневался: ватиканский куратор всегда проявлял живейший интерес к предложениям Хескет-Хэйвуда.

Джайлз Хескет-Хэйвуд был одним из наиболее тщательно разработанных персонажей Брайсона, и за годы своей карьеры Нику не раз приходилось использовать эту маску.

Поскольку Джайлз Хескет-Хэйвуд являлся искусствоведом и… э-э… торговцем антиквариатом, у него, конечно же, имелись причины посещать Сицилию, Египет, Судан, Ливию и множество других мест. Брайсон избавлялся от подозрений, возбуждая их, – элементарное упражнение по созданию ложного следа. Поскольку бдительные чиновники подозревали в Хескет-Хэйвуде контрабандиста, им и в голову не приходило, что он может быть шпионом. И большинство из них, конечно же, охотно принимало от него взятки, руководствуясь принципом: не возьмешь ты – возьмет кто-нибудь другой.

На следующее же утро в «Оссерваторе Романо», официальной ватиканской газете, имеющей пятимилионный тираж и расходящейся по всему миру, появилась маленькая заметка. Заголовок ее гласил: «OGGETTO SPARITO DAI MUSEI VATICANI?» «Из ватиканского собрания похищено произведение искусства?»

Согласно этой заметке при ежегодной инвентаризации ватиканских музеев была обнаружена пропажа резных нефритовых шахмат эпохи Сун. Эти шахматы изумительной работы в начале четырнадцатого века привез из Китая Марко Поло и подарил венецианскому дожу. Известно, что когда в 1549 году папа Павел III играл с легендарным шахматистом Паоло Бои и проиграл, они пользовались именно этими шахматами. В конце концов уникальные шахматы попали к Цезарю Борджиа, и тот оставил их себе. Позднее их подарили одному из пап, происходившему из семейства Медичи, Льву, и тот их очень любил; они даже изображены на одном из его портретов.

Газета цитировала некоего представителя ватиканского музея, страстно опровергающего выдвинутое предположение. Однако при этом музей отказывался предоставить какие-либо доказательства того, что редкий экспонат по-прежнему находится на месте. Затем следовало короткое, негодующее высказывание старшего хранителя музея, монсиньора Лоренцо Баттальи. Монсиньор Батталья заявил, что в каталогах ватиканского музея числятся сотни тысяч произведений искусства и что, поскольку хранилищ не хватает, совершенно не удивительно, что некоторые предметы в течение какого-то времени не удается отыскать – но это еще неповод считать, что имело место воровство.

Сидя в номере-люксе «Хасслера» и попивая кофе, Брайсон прочел эту заметку с глубоким чувством профессионального удовлетворения. Он не так уж много потребовал от монсиньора Баттальи. В конце концов, опровержения целиком и полностью соответствовали истине. Легендарные нефритовые шахматы эпохи Сун по-прежнему покоились в одном из сотен ватиканских хранилищ; подобно большей части бесчисленных сокровищ Ватикана, они никогда не выставлялись на обозрение. По крайней мере, их не выставляли вот уже свыше сорока лет. Их никто не крал – но любой человек, прочитавший заметку, наверняка будет убежден в обратном.

И Брайсон был уверен, что нужные ему люди непременно эту заметку прочтут.

Он снял трубку и набрал номер одного своего давнего знакомого из Пекина, китайского чиновника Янга Йингчао, ныне занимающего высокий пост в министерстве иностранных дел. С тех пор, как Янг вел дела с Хескет-Хэйвудом, прошло уже лет десять, но китаец сразу же узнал трубный глас Джайлза.

– Мой английский друг! – воскликнул Янг. – Как я счастлив вновь слышать вас после столь долгого перерыва!

– Вы знаете, мне не хотелось бы злоупотреблять нашей дружбой, – отозвался Брайсон. – Но я уверен, что наша последняя сделка… скажем так, пошла на пользу вашей карьере. Конечно же, вы могли бы обойтись и без этого: ваше восхождение по ступеням дипломатической службы производит глубочайшее впечатление.

Джайлзу Хескет-Хэйвуду не нужно было напоминать своему китайскому другу, кто он такой: их познакомили еще в те времена, когда Янг был всего лишь малозаметным культурным атташе при китайском посольстве в Бонне. Вскоре после знакомства Джайлз выполнил свое обещание и раздобыл для Янга чрезвычайно ценную древнюю вещицу, причем запросил куда меньше, чем эта вещь стоила бы на рынке. Это была миниатюрная глиняная статуэтка лошади, относящаяся к эпохе Хань. Янг преподнес ее в дар послу и тем самым, несомненно, очень удачно смазал шестеренки своей карьеры. На протяжении многих лет Хескет-Хэйвуд снабжал своего друга-дипломата множеством бесценных вещей, в том числе несколькими образчиками древнего бронзового литья и вазой эпохи Цин.