Уловка Прометея

– Меня подставили, – сказал он наконец.

– Каким образом?

– Я не могу сказать точно.

– Но раз кто-то захотел тебя подставить, значит, ты уже попал под подозрение – верно?

– Я... я не знаю.

– «Я не знаю»? Это не те слова, которые способны вызвать доверие – ты не находишь? И не те, которые мне хотелось бы слышать. Ты всегда входил в число лучших наших оперативников. Что с тобой стряслось. Ник?

– Возможно, я что-то где-то напутал. Не думаете же вы, что я перешел на другую сторону, причем сознательно?

– Я не слышу ответа, Ник.

– Возможно, на этот вопрос нет ответа – по крайней мере, пока что нет.

– Мы не можем позволить себе такой путаницы, Ник. Мы не можем терпеть подобную беспечность. Мы оставляем пределы погрешности. Но за них мы заходить не можем. Директорат не терпит ошибок. Ты всегда это знал.

– Вы думаете, что я мог бы сделать что-нибудь иначе? Или, может, вы считаете, что кто-нибудь другой справился бы с этим заданием успешнее?

– Ты сам знаешь, что был лучшим из наших людей. Но, как я тебе уже сказал, подобные решения принимаются на уровне консорциума, а не мною лично.

Брайсона пробрала дрожь. Официальный тон Уоллера подсказал Нику, что тот уже отстранился от возможных последствий, связанных с его уходом. Тед Уоллер был руководителем и другом Брайсона – а пятнадцать лет назад еще и его учителем. Он присматривал за Ником, пока тот был новичком, и в начале карьеры Брайсона всегда инструктировал его лично, прежде чем отправить на очередное задание. Это была большая честь, и Брайсон поныне гордился, что ему эту честь оказали. Уоллер был самым выдающимся человеком из всех, с кем только Нику доводилось встречаться. Он мог решать в уме дифференциальные уравнения; он знал множество тайн геополитики. Кроме того, за внешней мешковатостью Уоллера таилась незаурядная ловкость. Брайсон помнил, как Тед стоял у огневого рубежа и с расстояния в семьдесят футов небрежно всаживал пулю за пулей в «яблочко», болтая при этом о прискорбном упадке британского портновского искусства. В огромной полной ручище Уоллера пистолет двадцать второго калибра смотрелся детской игрушкой – и слушался его, как часть тела.

– Ты сказал об этом в прошедшем времени, Тед, – произнес Брайсон. – Отсюда следует, что, по твоему мнению, я больше не являюсь лучшим.

– Я имел в виду ровно то, что сказал, – спокойно отозвался Уоллер. – Мне никогда не доводилось работать с сотрудником лучшим, чем ты, – и вряд ли когда-либо доведется.

Благодаря соответствующему обучению и собственному складу характера, Ник умел при необходимости оставаться бесстрастным, но сейчас его сердце забилось гулко и учащенно. «Ты был лучшим из наших людей, Ник». Эти слова звучали словно воздаяние по заслугам – а это понятие, насколько было известно Нику, являлось ключевым элементом ритуала отделения. Брайсон знал, что никогда не забудет, как Уоллер встретил рассказ о его первой удачно завершенной операции – он тогда предотвратил убийство одного политического деятеля Южной Африки, сторонника реформ. Уоллер ограничился лаконичным: «Неплохо», – и поджал губы, сдерживая улыбку. И для Ника это было наивысшей похвалой – куда ценнее всех последующих. А вот если начальство начинает вслух вещать о твоей ценности, значит, оно собирается отправить тебя на покой, щипать травку, – Брайсону это было известно.

– Ник, никто, кроме тебя, не смог бы сделать того, что сделал ты на Коморских островах. Если бы не ты, они до сих пор находились бы в руках этого безумца, полковника Денарда. На Шри-Ланке ты, пожалуй, спас жизнь тысячам людей – причем с обеих сторон, – прикрыв каналы поставки оружия. А то дело в Белоруссии? ГРУ до сих пор не распутало этот клубок и никогда не распутает. Пускай политики теперь раскрашивают рисунок – его контуры уже начерчены нами. Тобою. Историки никогда об этом не узнают, и это, по правде говоря, только к лучшему. Но ведь мы-то знаем, верно?

Брайсон не ответил. Да от него и не требовалось ответа.

– Кстати, Ник, ты не представляешь, сколько народу потерпело неудачу, пытаясь разобраться с делом «Банк-дю-Норд».

Уоллер имел в виду случай, когда Брайсону поручено было проникнуть в тунисский банк, отмывавший деньги для Абу и «Хезболла» и финансировавший попытку переворота. А однажды ночью полтора миллиарда долларов просто исчезли, растворились в киберпространстве. И расследование, тянувшееся несколько месяцев, так и не смогло установить, куда же девались пропавшие финансы. Вопрос повис в воздухе. А в Директорате не любили вопросов, повисающих в воздухе.

– Надеюсь, вы не думаете, что это я запустил лапу в копилку?

– Конечно, нет. Но ты же сам понимаешь, что в подобных случаях неизбежно возникают подозрения. И чем дольше не появляются ответы, тем упорнее становятся вопросы – ты сам это знаешь.

– У меня была куча возможностей обеспечить «личное благосостояние», причем более прибыльных и уж куда более безопасных.