Ульрик

На равнинах стало опасно.

Драконы ушли в неприступные горы, перенесли туда все богатства, а вниз стали спускаться только в экстренных случаях – если до нас вдруг доходил слух о какой-нибудь необыкновенной вещице. Разговор, больше похожий на монолог, явно доставлял дракону огромное удовольствие, речь его была размеренной, тягучей, плавной, ритмом соразмерной с драконьей поступью, и если бы не было так интересно слушать и так неудобно сидеть, Ульрик, которого совсем разморило, наверняка бы уснул.

Сначала Ульрику представлялось, что езда на драконе окажется сродни езде на лошади – сел и едь. Но сидеть у дракона на загривке, держась за холку, без попоны и седла было мучительно – острые чешуйки гривы резали ладони, пришлось съехать немножко ниже и сидеть, пригнувшись к самой шее и обхватив её обеими руками. От страданий это не избавляло, так как длинные чешуйки венчали хребет по всей длине ящера, постепенно теряя в размере по мере приближения к кончику хвоста… Так что Ульрику досталась самая колючая часть.

– Когда мы ушли с равнин, о нас поначалу почти забыли. Таинственность, обособленность и обладание несметными сокровищами постепенно сделали существование драконов сказкой, преданием, а самих драконов – злобными тварями, поедающими плоть, глумящихся над теми, кто попал им в лапы – мы стали теми, кем пугают детей по ночам.

Наш образ постепенно искажали, понемногу лишали его всех хороших черт, взамен щедро награждая чертами неприятными, угрожающими. Если бы мы говорили о людях, я бы сказал, что нас "расчеловечивали", отбирая всё то хорошее, что ассоциируется со словом "человечность", делали из нас диких, безжалостных, кровожадных чудовищ. А так как мы не люди, нас, считай, раздраконивали…

Вот скажи, похож я на чудовище? – вдруг обернувшись прямо на ходу, обратился к Ульрику дракон.

– Не знаю, – честно признался Ульрик, – я ещё не понял. Пока вы молчали, были очень похожи, а как начали разговаривать – вроде и ничего.

– Ну и на том спасибо… Так вот, со временем, одолеть дракона и забрать его богатства – стало считаться не убийством и грабежом, коими это по сути и является, а просто таки героическим деянием, подвигом. Об убийцах драконов слагались саги, пелись песни… Желающих прославиться и разбогатеть развелось значительно больше, чем, собственно, драконов. Во много раз больше. Коротко живущие плодятся быстро и не ценят жизни – их слишком много, они даже не знают друг друга по именам.

– А вы что же, знаете всех драконов по именам?

– Естественно, – дракон нахмурился, чешуйчатые брови грозно встопорщились, – нас мало. Сейчас даже твоей коротенькой памяти хватило бы, чтобы запомнить всех. Ты намерен слушать или так и будешь меня всё время перебивать?

Ульрик уверил дракона, что он слушает очень внимательно и больше перебивать не будет. Хотя, честно говоря, перебивать очень хотелось. Узкий чешуйчатый гребень, на котором восседал Ульрик, при каждом драконьем шаге немилосердно колол Ульрику зад, – а попытавшись поёрзать и устроиться поудобнее, он только вогнал пару особенно острых и тонких чешуек глубоко под кожу, попросить же Катуш остановиться – стеснялся. Поэтому он тихо надеялся, что для очередного объяснения дракон всё-таки решит остановиться, а Ульрик сможет наконец слезть с драконьей спины.

– Как-то так получилось, что мы не сумели вовремя осознать масштаб развернувшейся против нас военной кампании, не смогли вовремя объединиться и дать отпор, – продолжил дракон, – образовать своё государство где-нибудь высоко в горах в конце концов. Нашей проблемой оказалось то, о чём мы всегда думали как о своём преимуществе – нам нравилось владеть, но не править. Нам нравилось быть свободными и ни от кого не зависеть. Хотя со всеми нашими возможностями мы с легкостью могли возглавить все равнинные государства, защитить себя. Мы могли владеть миром. А в результате мы – всего лишь несколько жалких одиночек, рассеянных по горным пещерам и чахнущих над своими сокровищами, боясь выйти на свет.

То, что мы живём очень долго, сыграло с нами злую шутку. Вы, люди, и такие, как вы – те, чей век действительно всего лишь век, и это в самом лучшем случае, вы переиграли нас. Потому что вы ничего не знаете, ничего не помните, для вас всегда всё новое, неизвестное, непонятное.

Вы не просто ходите по граблям – вы танцуете танго с завязанными глазами в тёмной комнате, выложенной граблями от стены до стены. И для вас все эти грабли – разные, а не одни и те же. Получить по лбу синими, а потом получить по тому же лбу красными – это совершенно разные вещи. Принципиально разные. Потому что вы не в состоянии учиться, делать выводы, запоминать, чтобы потом узнавать когда-то виденное.