Ультиматум

— Напротив, товарищ майор, все было совсем иначе. Я хотел предостеречь Хахта от глупости, пытался удержать его.

— Но ведь вы пошли вместе с ним.

— Да, но, согласитесь, самолет на поле представлял собой хороший ориентир. Мы же предполагали, что сели за линией фронта, и потому нас могли уже искать немцы. А Хахт сказал, что он просто хочет где-нибудь поблизости спрятаться.

— И вы оказались в нескольких километрах от места посадки.

— Видит бог, я не собирался так далеко отходить от самолета, господин майор, — пытался Вандаме убедить Ахвледиани. — Я всю дорогу уговаривал Хахта и не заметил, сколько мы прошли…

— Понятно.

— Сначала он повел себя так, будто согласился со мной, но тут мы натолкнулись на пустой блиндаж. Хахт послал меня наверх, чтобы фашисты, чего доброго, не застали нас врасплох. Выйдя из блиндажа, я далеко не отошел, потому что услышал, как он разговаривает с кем-то по телефону. Я подошел к двери, чтобы прислушаться. Оказалось, он разговаривал с каким-то немецким полковником, говорил ему, что в блиндаже находятся два немецких офицера, бежавших из русского плена на самолете. Просил у полковника выслать нам навстречу людей. Сначала я не хотел верить собственным ушам. Мне ничего не оставалось, как вбежать в блиндаж и вырвать у него из рук телефонную трубку… И тут началось. Он набросился на меня с руганью: «Ах ты, русский раб! Красная свинья!» Не успел я опомниться, как он бросился на меня с поленом в руках. Защищаясь, я вырвал у него полено из рук и ударил его по голове. После этого я скорее ушел из блиндажа, не дожидаясь, пока полковник пришлет за нами своих солдат. Я до сих пор не могу представить, — сокрушенно качая головой, продолжал Вандаме, — как быстро может перемениться человек!

Майор тихо поддакивал Вандаме. В комнату вошел солдат, подал майору какой-то листок, и Ахвледиани сразу же углубился в чтение.

— А вот лейтенант Хахт излагает случившееся несколько иначе, — проговорил он, окончив читать бумагу.

— Он жив?! — воскликнул капитан. — Это меня очень радует! Может, он еще не полностью потерян для нас? А на ту чепуху, которую он сейчас несет, вряд ли кто обратит серьезное внимание…

— Он ранен в голову, — заметил майор.

— И тяжело ранен? — с участием спросил Вандаме, которого больше устроило, если бы лейтенант оказался мертвым.

— До весны поправится. Но он ранен в затылок.

— В затылок?

— Как вы это можете объяснить? — спросил майор. Не жалея слов, Вандаме начал описывать борьбу, которая, по его утверждению, была ожесточенной, а затылочную рану лейтенанта объяснил тем, что Хахт в момент удара повернулся к нему спиной. Говоря так, капитан, конечно, понимал, что рана на затылке лейтенанта является доказательством того, что на лейтенанта напали сзади. Вандаме охватила злость на самого себя: как мог он, опытный разведчик, вместо того чтобы провести советского майора, попасться на его удочку. Конечно, если бы Вандаме знал, что Хахт остался в живых, он изложил бы события так, что даже такая рана не говорила бы против него.

Капитан лихорадочно соображал, что еще он может сказать майору, чтобы вывести себя из-под удара. Плохим признаком для себя капитан считал и то, что майор не высказал ему своего мнения. Вандаме прекрасно знал, что военнопленный, занимающийся в районе военных действий шпионажем и диверсиями, подлежит самой строгой мере наказания.

Когда майор спросил его, с кем из пленных он находился в хороших отношениях, капитан вдруг подумал: «Вот шанс, который может мне помочь!» Уж если ему в лагере не удалось обезвредить некоторых людей и настроить их против коммунистов, то сейчас он это легко сделает и поставит тем самым под подозрение других!

— О, я пользуюсь большим доверием у господина генерала Зейдлица, — охотно ответил Вандаме и назвал фамилии еще нескольких генералов и офицеров, добавляя при этом о каждом из них что-нибудь, чтобы у майора сложилось впечатление, что эти люди хорошо знают Вандаме.

Майор записал все названные капитаном фамилии. Список получился довольно длинный. Разумеется, у каждого из них в прошлом были свои ошибки, но кто из них — так мыслил Вандаме — захотел бы знаться с оголтелым фашистом? И уж если эти люди кого-то склонили на сторону комитета «Свободная Германия», то наверняка тот человек пожелал порвать с гитлеровским режимом. Это распространялось и на Хахта. Но ведь все они не были застрахованы от хитрости Вандаме. Могли ли они разглядеть его истинное лицо? А вот сам Вандаме хорошо знал слабости этих людей и понимал, как может использовать их в своих целях. К тому же он так покорил их своей любезностью и тактом, что никто не мог заподозрить в нем отъявленного фашиста.

Ахвледиани закурил и, выпустив струйку дыма, спросил:

— Скажите, в каких отношениях вы были со всеми этими офицерами и генералами? Существовали между вами какие-либо секреты?

— Какие же секреты могут быть между единомышленниками? Не понимаю вас.