Ультиматум Борна

— Позже, — перебил комиссар. — Нам надо поговорить наедине.

— Комитет приказывает? — спросил хирург с незначительной, но очевидной насмешкой.

— Приказывает.

— Порой слишком часто.

– Что?

— Вы слышали меня, — ответил врач, направляясь к двери. Кагэбэшник пожал плечами и подождал, пока закроется дверь. Тогда он подошел к обоим кушеткам, стреляя глазами из-под нависших век то на одного, то на другого раненого, и выплюнул одно слово:

– Новгород!

— Что?

– Что? ..

Эти возгласы прозвучали одновременно; даже Борн оттолкнулся от стены.

— Вы, — добавил он, переключившись на свой ограниченный английский, — понимаете, что я говорить?

— Если вы сказали то, что я думаю, что вы сказали, то, думаю, понимаю, но только название.

— Я достаточно понятно объясню. Мы опросили девять мужчин и женщин, которых он запер на складе оружия. Он убил двух охранников, которые не смогли остановить его, понимаете? Он взял автомобильные ключи у четверых мужчин, но не воспользовался ни одним.

— Но я видел, как он пошел к машинам!

— К которой? Еще три человека в Кубинке застрелены, их водительские права отсутствуют. Которая из машин?

— Ради Бога, проверьте в вашем автомобильном бюро, или как там оно у вас называется!

— Это займет много времени. Даже в Москве, автомобили разных марок, с разными номерными знаками — Ленинград, Смоленск, кто знает — никто не следит за нарушениями автомобильных законов.

— О чем, черт возьми, он говорит? — вскричал Джейсон.

— Автомобильная собственность регулируется государством, — слабым голосом объяснил Крупкин. — В каждом центре есть своя регистрация, которая редко сотрудничает с другими центрами.

– Почему?

— Индивидуальное владение под разными именами — обычная практика. Это запрещено. Слишком много машин, доступных к покупке.

— И?

— Местное взяточничество — жизненный факт. Никто в Ленинграде не хочет, чтобы ему указывал какой-нибудь бюрократ из Москвы. Он говорит, что на выяснение, какую машину взял Шакал, уйдет несколько дней.

— Это безумие!

— Это сказали вы, мистер Борн, а не я. Я верный гражданин Советского Союза, прошу не забывать.

— Но какое это все имеет отношение к Новгороду — ведь именно это он сказал, не так ли?

– Новгород . Что это значит? — перевел Крупкин вопрос комиссару. Быстро, обрывисто, крестьянин-комиссар по-русски сообщил необходимые детали своему парижскому коллеге. Крупкин повернул голову и перевел на английский. — Постарайся усвоить, Джейсон, — сказал он слабеющим голосом, его дыхание становилось все более затрудненным. — Похоже, над ареной есть круговая галерея. Он воспользовался ею и увидел тебя из окна, когда ты крался за кустами. Он вернулся в оружейную, крича, как и подобает такому маньяку. Он орал своим заложникам, что ты его и что ты теперь покойник… И еще, что ему осталось сделать последнее дело.

– Новгород , — перебил Конклин шепотом, пялясь в потолок.

— Именно, — подтвердил Крупкин, глядя на профиль Алекса рядом с ним. — Он возвращается к месту своего рождения… где Ильич Рамирес Санчес стал Карлосом Шакалом, потому что его отвергли и приговорили к казни как психа. Он приставлял пушку к горлу каждого, спрашивая, как лучше проехать в Новгород, угрожая убить любого обманщика. Никто, конечно, не соврал, а те, кто знал, сказали, что до него пятьсот-шестьсот километров, на машине ехать целый день.

— На машине? — переспросил Борн.

— Он знает, что не может воспользоваться никаким другим средством передвижения. Железные дороги, аэропорты — даже маленькие аэродромы — все будут под наблюдением, он понимает это.

— Что он собирается делать в Новгороде? — быстро спросил Джейсон.

— Боже правый на небесах, которого, конечно же, не существует, кто же знает? Он хочет оставить свой знак, очень разрушительный памятник самому себе, без сомнения, в отместку тем, кто, по его мнению, предал его тридцать с лишним лет назад, а также тем беднягам, которые погибли сегодня утром на Вавилова… Он забрал документы у убитого им агента, тренированного в Новгороде; он думает, что сможет пройти туда с ними. Этого не будет — мы его остановим.

— Даже и не пытайтесь, — сказал Борн. — Он может воспользоваться, а может и не воспользоваться ими в зависимости от того, что увидит или что почувствует. Ему не нужны документы, чтобы попасть туда, не больше, чем мне, но если он почувствует что-то не то — а он почувствует, — то убьет несколько невинных людей и все равно проникнет внутрь.

— К чему ты клонишь? — озабоченно спросил Крупкин, подозрительно глядя на Борна, американца с разными личностями, с заметно конфликтующими стилями жизни.

— Доставьте меня туда раньше него с подробной картой всего комплекса и каким-нибудь документом, который предоставил бы мне свободный доступ куда угодно.

— Ты спятил! — вскричал Дмитрий. — Американец, даже не перебежчик, киллер, разыскиваемый во всех натовских странах Европы, разгуливающий по Новгороду?

— Нет, нет и нет! — рявкнул комиссар. — Я все правильно понял, а? Вы псих, да?

— Вам нужен Шакал?

— Естественно, но не любой ценой.