Ультиматум губернатору Петербурга

— Чего? — отозвался прапор. Он обрадовался, что напарник заговорил. С того момента, как они уехали от Дуче, Птица не сказал ни слова. Бросил только: «Застегни ремень»… И молчал. Ванька несколько раз пытался завести разговор, но безрезультатно. А поговорить ему хотелось. Они ехали в Приозерск. Туда, где прапор совершенно не хотел появляться. Дуча, пидор, сбил с панталыку, сказал, что бабки будут. Но только по завершении дела. Двести тысяч баксов. Двести тысяч зеленых американских долларов. И документы. Он показал целый полиэтиленовый пакет с ксивами. Там лежали паспорта, свидетельства о рождении, военные билеты, еще какие-то корочки. На дне пакета были несколько печатей. Но больше всего прапор купился на аванс — Дуче дал тысячу долларов. Он сразу, мгновенно просек прапора. Заглянул в душу, что называется. И увидел там жадность, похоть и зависть. То, что нужно.

Страх все равно оставался. Невзирая на аванс, на обещания, на липовые корки инвалида и накладную бороду. Ваньке очень хотелось поговорить. И выпить.

— Чего? — спросил он, но Птица опять промолчал. Видать брезгует, интеллигент засранный. Крутняка корчил, а как бабенку за манду взяли — все, скис. Молодец все-таки Дуча. Умеет дело делать. И Козуля его хвалил, всегда говорил: еврей, бля, башковитый.

— Останови-ка здесь, — сказал вдруг Ванька.

— Зачем? — спросил Леха.

— Пивка хочу попить, — голос прапора прозвучал с вызовом.

— Перебьешься, — буркнул сквозь зубы Птица и продолжал давить на педаль газа.

Мангал остался позади, когда Птица вдруг ударил по тормозам и съехал на обочину. Он врубив задний ход и подал машину назад, к шашлычникам. Двое похмельных работников прилавка оживились. Прапор вылез из машины.

— Э-э, — окликнул его Птица. — Возьми и мне пива. И если у них есть водка, тоже возьми.

— Денег давай, — сразу отозвался Прапор. — У меня нет.

Леха хмыкнул и достал из бумажника полтинник:

— Держи.

Он положил голову на скрещенные поверх руля руки и закрыл глаза. Мимо ехали автомобили, обдавая запахом выхлопа и ощущением нереальности. В потоке других машин медленно проехала бежевая «волга». Водитель равнодушно покосился на Птицу…

Через три минуты вернулся Ванька. Он нес четыре бутылки тройки и два шашлыка. Кармам куртки оттягивала бутылка водки.

— Во, — сказал он. — Говорят пидорюги, что заводская. А почти, бля, верняк, что паленая. Цены — у-у-у! Обиралово…

Не отвечая, Птица выжал сцепление и завел движок. «Шестерка» выползла на асфальт и, быстро набирая скорость, влилась в жидкий транспортный поток. Метров через триста она промчалась мимо бежевой «волги», которая тоже вылезала с обочины. До Приозерска оставалось больше ста километров. Полтора часа езды. Прапор сорвал пробку с пива ногтем большого пальца. Покосился: оценил ли Птица. Нет, не оценил интеллигент. Ванька сорвал с палочки зубами кусок жирного мяса и начал жевать. Мясо — полезно, в нем-то вся сила. И болт стоит как надо! Не как у этих интеллигентов-дальтоников-гиперто…

— Прекрати чавкать! — сказал вдруг Птица.

— А пошел ты на… — договорить прапор не успел. От резкой боли у него перебило дыхание и потемнело в глазах. Бутылка пива упала на резиновый коврик. Вывалился изо рта и шлепнулся туда же непрожеванный кусок свинины.

Птица резко затормозил и быстро нырнул направо, на проселочную грунтовку. Машина запрыгала на ухабах, то и дело влетала в лужи, поднимая фонтаны грязи. Ванька хватал раскрытым ртом воздух и выпучивал глаза. По фальшивой накладной бороденке стекала струйка слюны, голова беспомощно болталась.

Бежевая «волга» проскочила поворот. Сашка-Краб сделал вывод, что его засекли, и принял решение прекратить слежку. Вывод, хотя и основанный на правильных предпосылках, был ошибочен. Птица даже не предполагал, что его ведут.

* * *

Игорь Шалимов выслушал доклад своих разведчиков с огромным интересом. Вокруг Сеньки Фридмана явно закручивалась какая-то крутая игра, но какая — непонятно. Пока непонятно. Шалимов знал, что обязательно докопается до сути. Хотя, возможно, это будет и непросто. Пока он дал указание глаз с Дуче не спускать и поспешил с докладом к шефу. Коротков, к немалому удивлению Штирлица-Шалимова, отнесся к информации с прохладцей. Он задал несколько уточняющих вопросов и вяло посоветовал: ну, вы за ним там, дескать, присмотрите. И — все. Игорь понял, что шеф озабочен чем-то другим, скорее всего выступлениями этого отставного морячка-правдолюбца. Накануне выборов это было весьма некстати… надо как-то с придурком решать. Решить-то можно быстро, как два пальца обрызгать, но команды нет, а самодеятельность в таких вопросах неуместна. Когда Шалимов уже собрался уходить, шеф вдруг сказал:

— Слушай, Игорь Владимирович… — он замялся. Для шефа это было нехарактерно. И Игорь понял, что Коротков собирается сказать что-то важное, что-то очень важное. Не знал он только того, что слова, которые произнесет Сергей Павлович Коротков через несколько секунд, окажут определяющее влияние на всю его жизнь.

— Да, Сергей Палыч, слушаю, — отозвался Шалимов.

Коротков посмотрел на него внимательно, с прищуром, и наконец решился.