Говоря так, он искоса наблюдал за Меридой. Она неподвижно сидела в кресле и внимательно наблюдала за действиями Муромцева. «А ведь подсказала бы, если бы я попросил! – подумал Муромцев. – Точно – подсказала бы!»
Он улыбнулся Мериде, сделал успокаивающий знак рукой, придвинул к себе микрофон, щелкнул тумблером и заговорил по-английски:
– Всем внимание! Всем внимание! Прослушайте важное сообщение! Я – сотрудник спецназа КГБ СССР! Только что нами захвачен аэродром Темпельхоф! Радарная антенна и узел связи находятся под нашим контролем! Взлетно-посадочная полоса заминирована в нескольких местах! Таким образом, аэродром полностью выведен из строя. Отдельно обращаюсь к командованию аэродрома. Нами захвачены заложники из числа ваших военнослужащих. В случае если вы отдадите приказ выбить нас с захваченных пунктов управления аэродромом, мы окажем сопротивление и ваши сотрудники погибнут. Будьте благоразумны. Выполнив задание, мы покинем аэродром и освободим всех заложников! Ку-ку! – последние слова Муромцев уже произнес, когда микрофон был выключен.
– Через пару минут сообщение надо повторить, – сказал Павленко. – Чтобы до них лучше дошло… Сможешь?
– Да, конечно, – кивнул Муромцев, в изнеможении откидываясь на спинку кресла. – Вот только соберусь с силами… Слушай! – вдруг вскинулся он и посмотрел на Павленко. – Тут у меня возникла одна интересная идея! А что, если за меня эти слова произнесет она? Ну, наша пленная? А?
– Это еще зачем? – поднял брови Павленко.
– Думаю, в этом случае у них развеются все иллюзии, – сказал Муромцев. – То есть они поймут, что мы не шутим и не блефуем. Когда с ними говорит их же солдат…
– Она им такого наговорит… – покрутил головой Павленко.
– А что она может им сказать, кроме правды? – глянул на него Муромцев. – Что узел связи не захвачен, а сама она – на свободе? По-моему, это не тот случай, чтобы врать. Тут ничего, кроме правды, и сказать-то невозможно!
– А что, – загорелся идеей Павленко. – А ведь и в самом деле! К тому же изгнанные нами барышни, я думаю, уже успели добраться куда нужно и тоже сообщили своим командирам о нас! Так что тут и впрямь соврать трудно. Что ж, пускай говорит твоя зазноба. Вот только захочет ли она? Все-таки это, как-никак, получается сотрудничество с врагом! Или, может, у них другие представления насчет таких деликатных моментов?
– А вот я сейчас с нею поговорю и узнаю, – обернулся Муромцев к женщине: – Мерида, я прошу меня выслушать. Внимательно выслушать! У меня к вам важный разговор. Если хотите – просьба. Ради вашего же блага. Если вы ее выполните, то, может быть, обойдется без стрельбы. Вы меня понимаете?
Разговор получился довольно долгим. Вначале Мерида задавала вопросы, затем выслушивала ответы Муромцева, задавала дополнительные вопросы, отрицательно качала головой, даже махала руками, с чем-то не соглашаясь.
Но, похоже, Муромцев сумел ее убедить. Кивнув головой, женщина подошла к столу, взяла микрофон и стала говорить:
– Я – Мерида Рэй, солдат американской армии, несу службу на узле оповещения. До меня с вами говорил один человек. Он говорил правду. Он действительно русский, сотрудник КГБ. Они в самом деле захватили все важные узлы управления аэродромом и держат при себе заложников. Я – один из таких заложников. Прошу командование аэродромом проявить благоразумие и осторожность. При попытке освободить захваченные центры управления заложники могут погибнуть. Я – Мерида Рэй, солдат американской армии…
Закончив говорить, женщина вопросительно взглянула на Муромцева. Он молча ей улыбнулся, а затем показал большой палец Павленко: все, дескать, нормально, слова, которые произнесла пленная американка, вполне правильные.
– Вот и хорошо, – сказал Павленко. – Теперь будем ждать, что решит американское командование. Ох, не хотел бы я быть в их шкуре!
– Наша с тобой шкура не многим лучше их шкуры, – улыбнулся Муромцев.
– Это – да, – согласился Павленко. – В общем, будем ждать. И американских телодвижений, и прибытия нашей авиации. Думаю, скоро они прибудут. А пока – дай-ка я взгляну на твои раны.
Осмотр ран производился тут же, в присутствии плененной американки Мериды. А больше было и негде. С ранами дело обстояло не слишком хорошо – это Павленко определил сразу же, как только снял бинты. Конечно, он не был доктором, но боец спецназа КГБ в любом случае – немножко доктор. Спецназовцы умеют и перевязывать, и останавливать кровь, и безошибочно определять, насколько опасно ранение, и даже оперировать – конечно, насколько это возможно в полевой ситуации. Это – необходимый минимум медицинских познаний и умений бойца спецназа. А иначе ты не спецназовец.
Так вот: обе раны Муромцева сильно припухли, кровоточили, по краям обозначилась пугающая синева. Тревожным было и состояние самого Муромцева. Конечно, он держался молодцом, бодрился, то и дело уверял, что с ним, в общем, все в порядке, однако Павленко видел, чувствовал и понимал, что его товарищ говорит неправду.