Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника

– Пг-г-гавильно! – сказал он. – Вот почему всем необходимо эмигрировать в государство Израиль, где помидоры есть всегда. По три урожая в год. На иврите тех, кто возвращаются в Израиль, называют «алиёй». Вам нужно всем заалиться.

– А если я не еврей, а хочу помидоры? – поинтересовался кто-то из будущих агрономов.

Все радостно загалдели, но быстро съежились под тяжелым взглядом Иоси.

– Мы еще выясним, кто тут не еврей, – как-то хмуро пообещал куратор. Он сказал эту фразу каким-то специфическим тоном, будто выяснять это будут в подвалах израильских спецслужб.

Прилет

В Тель-Авиве было патологически жарко. То, что такой жары мы не видели в жизни, нам стало понятно, как группа спустилась с трапа самолета.

Видимо, евреи по своей натуре очень жадные люди – Моисей их сорок лет водил по пустыне под палящим солнцем, но этого им показалось мало. Поэтому они с кем-то там, наверху, по местной недорогой связи, видимо, договорились о том, что у них и далее будет особое солнце.

Вот оно и палило, превратив израильтян чуть ли не в негров.

Спустившись с трапа, все пассажиры самолета быстро нырнули в автобус с кондиционером.

Мы рванулись за ними, но Иоси неожиданно остановил нас.

– Стройся! – зычно крикнул он.

У меня потемнело в глазах – какой-то еврейский ОМОНовец заставлял нас, российских журналистов, строиться.

– Станьте тут! – Иоси требовательно ткнул пальцем в точку на земле. – Станьте в ряд и возьмите в руки свой багаж!

Цветы российской журналистики зароптали, но было поздно – автобус хлопнул дверьми и, обдав нас выхлопами от экономичного дизельного топлива, увез как удивленных пассажиров, таращившихся на нас из окон, так и спасительную прохладу.

Стоя на жаре в шеренге, я предположил, что, видимо, за эту поездку я стану антисемитом. Но если это было еще под вопросом, то одного еврея я уже конкретно ненавидел.

Этим евреем был Иоси.

Построившись, мы обливались потом под свитерами и пиджаками.

– Я сказал, взять багаж в руки! – строго выкрикнул Иоси, перекрывая шум самолета.

Все недоуменно подняли чемоданы и сумки.

Иоси медленно пошел мимо строя, внимательно вглядываясь в лицо каждого из двенадцати и переводя взгляд на их руки.

Сказать, что я был в бешенстве – это ничего не сказать! Бессмысленность происходящего действа потрясала, но особенно потрясала наглость этого шабаковца, с которой он устраивал нам оккупированные территории, не отходя от самолета.

И еще потрясало, что все молчали, рабски согласившись с ролью заключенных.

Все, но не я!

Это даже было хорошо, что я был последний в строю – это давало возможность все высказать этому наглецу прямо в лицо, причем от имени всего коллектива.

И особенно от Коли из Петушков, который, стоя рядом, пританцовывал, сучил ногами и даже приседал на манер солиста Украинского ансамбля народного танца им. П. Вирского, исполняющего популярный народный танец «Гопак».

Тем временем Иоси подошел к нам и, мимоходом взглянув на руки писклявого, перевел тяжелый взгляд на меня.

Удивительно, но на его лице не было ни капли пота.

Повисла пауза.

Иоси рассматривал меня, что-то изучая.

– Ты злой. Почему? – внезапно спросил он.

По моему телу пробежала какая-то мстительная волна. Я понял, что момент настал!

– Потому что вы издеваетесь над нами! – радостно выкрикнул я, чтобы слышали все. – Я злой, потому что жарко! Потому что мы журналисты и не носим бомбы! Нечего нас досматривать!

– У тебя появились тг-г-гебования? – спросил Иоси тоном, которым он, видимо, задает вопросы палестинцам, перед тем как производить с ними свои популярные действия, о которых упоминала дама из Шабака.

– Да, у меня требования! – гордо заявил я. – Их два. Мне, то есть нам, нужно в аэропорт, где есть кондиционер. И еще я официально требую, чтобы вы отвели Колю пописать. Он сейчас наделает в штаны, но боится вам сказать. Он много пил в самолете.

В подтверждение последней фразы Коля еще активней затанцевал.

Иоси неподвижно продолжал разглядывать мое лицо.

– Или позовите консула! – взвизгнул я. – Я российский гражданин!

Не говоря ни слова, куратор стал перед строем изнемогающих журналистов.

– Ты, ты, и ты. – Он мрачно ткнул пальцем в трех из нас. – Шаг вперед!

Мы с Колей сделали шаг. На другом конце шеренги шаг вперед сделал какой-то парень, которого я почти не знал.

Лично я сделал шаг потому, что каким-то особым шестым чувством понял, что обстановка накалена настолько, что Иоси может грохнуть нас троих прямо тут, перед строем. При этом рев самолетов заглушит выстрелы, товарищи по профессии позорно смолчат, а старушка-мама никогда не узнает, что ее сын погиб, отстаивая честь и естественные потребности корреспондента Коли из крохотной газеты города Петушки. Старушке-маме только придет короткая весточка, что ее сын расстрелян как враг еврейского государства.

В этой героической картине правдой было все, кроме старушки-мамы. У меня мама была, но совсем не старушка.

– Ты! – Иоси ткнул пальцем в неизвестного мне парня. – Где твой пиджак? Ты, – он перевел палец на Колю, – где твоя фотокамера?

– Ты! – Его палец, наконец, уткнулся в меня. – Где зеленая папка?