Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника

– Это не Луис-Альберто любит, а работорговец Алекс. Луис-Альберто любит квас, – уточняет тесть из своей комнаты.

– Папа, откуда у них там квас? – кричит сын, вытирая смазку с рук о диван.

– Спроси у дедушки, – мычу я, ломая зубы о каменную котлету.

– Дедуля, откуда?

– У них в Америке есть русские рестораны. Там подают квас.

– У них не Америка, а Мексика, – меланхолично замечает жена, не отрываясь от телевизора.

– Значит, он пил квас в Мексике, – авторитетно заключает тесть. – Что там квасу нет, что ли?

– Есть, есть. Тихо! – шипит сын, впившись в экран.

Там Хосе-Игнасио целует Лауру, а сынок в последнее время стал проявлять к этому процессу повышенный интерес.

Обливаясь слезами, герои целуются.

– Слабо! – замечает сынок. – В сорок восьмой серии было лучше.

– Это как «лучше»? – изумляется жена.

– Там он ее к шкафу прижимал, а она отбивалась. Папа, правда так лучше?

– Спроси у дедушки, – хриплю я, давясь котлетой.

– Сейчас такие цены, что пока заработаешь на шкаф, то на прижимание уже сил не останется, – резюмирует тесть.

– Погоди, Коля, помолчи секунду, – нервничает теща. – Сейчас он, наверное, ей признается!..

Я перехожу от котлеты к холодному чаю, понимая, что ближайшие двадцать минут меня никто не побеспокоит, ибо признания в телесериале – это дело особое.

Уголовный талант создателей этого варева и необходимость делать его бесконечным приводят к тому, что даже обычные признания в любви в латиноамериканских сериалах подаются в особо извращенной форме.

В сериальном признании герой и героиня снимаются на фоне искусственного фикуса, известного еще по фильмам с Лолитой Торрес.

Обувь артистов, по-видимому, приклеивают к полу, а рукава к костюмам, потому что как только начинается любой диалог, всякое движение прекращается.

Что касается текста, то песня пьяного шарманщика – небесная музыка по сравнению с предлагаемым диалогом:

ОН. Дорогая!

ОНА. Что тебе нужно?

ОН. Дорогая, я хотел…

ОНА. Я не желаю слушать!

ОН. Дорогая, я хотел сказать…

ОНА. Нам не о чем говорить после того, что было вчера!

ОН. Дорогая, я хотел сказать что…

ОНА. Нам не о чем говорить после того, что вчера было!

ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я…

ОНА. После того что было вчера, нам не о чем говорить!

ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я отныне…

ОНА Ха-ха! И ты появился на пороге моего дома, чтобы сказать это после того, что вчера было?!

ОН. Дорогая, я хотел сказать, что я отныне тебя…

ОНА. После того, что было вчера, ты появился на пороге моего дома, чтобы это сказать?! Ха-ха!

Как легко поймет тонкий знаток «мыльных опер», этот диалог, который найдется в любом сериале, легко изготавливается в домашних условиях. Просто к тексту героя необходимо каждый раз добавлять по слову, а текст героини берется сразу большой фразой, которая переставляется внутри.

Далее по тексту щедро рассыпаются восклицательные знаки.

Хороший результат дает подставленное слово, опрокидывающее смысл. В данном случае приставьте к последней, приведенной выше фразе героя слово «ненавижу», и вы сразу увидите падающую в обморок Марию. А это великолепная возможность еще пять серий вызывать к ней врача, давать нюхать нашатырь, ставить пиявки и делать искусственное дыхание – что и нужно авторам, главная задача которых обеспечить себе безбедную старость.

Что же касается реальных мексиканцев, бразильцев и аргентинцев, то если бы они признавались в любви так, как в своих сериалах, то умирали бы от старости задолго до первой брачной ночи.

Особняком в сериале показаны вопросы секса.

И хотя в реальной жизни этот процесс незатейлив – чизбургером девушку покормил, и она твоя, сериальная любовь демонстрирует свои особые замороченные правила.

Например, правило вечной девственности – дойдя до конца сериала, в котором сменилось три поколения героев, вы должны оставаться в убеждении, что дети появляются от цветочной пыльцы.

Есть и другое чудесное правило всеобщих родственных связей: как в хорошем индийском кино все в результате оказываются родственниками. А единственного неродственника убивают за ненадобностью еще в тринадцатой серии.

Приятно разнообразят сериал и реальные профсоюзные проблемы. Если во время съемки сериала киношники устраивают забастовку и актер, играющий Диего, отказывается сниматься, то на площадку выпускают штрейкбрехера.

И мы, просматривая очередную серию, вместо привычного Диего – блондина с бородой, внезапно видим другого – лысого, с бородавкой на носу. И не замечают этой позорной подмены только сами герои сериала, в упоении покрывая новичка привычными сочными поцелуями.

Хорошо смотрятся и некоторые детали – например, интерьер, знакомый нам по шести предыдущим сериалам.

Иногда на экране появляется бутафорский пистолет, которым в этом сериале хотели убить Лауру, в предыдущем донью Лукрецию, а до этого Леонсио.

Что касается тещи, то она заявляет, что помнит этот пистолет еще в том самом фильме с Лолитой Торрес.

В малобюджетных сериалах привлекает внимание обилие случайных предметов, которые ставятся в кадр, чтобы вбить нам в голову идею – «это Америка латинос», мой друг! – поэтому тут может происходить любой идиотизм».