Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Много других рек и речушек впадает в Алфей на его пути. Но семь из них заслуживают особого упоминания. Протекая мимо города Мегаполя, в Алфей впадает холодная, с мрачными, замшелыми берегами, река Гелиссон. Другая река, стремительный Бренфеат, течет из Мегаполитанской области. Мимо города Гортины, где воздвигнут храм Асклепия, течет река Гортиний. Воды ее способны дать облегчение человеку при многих недугах. Из горной области Меленейской, между Мегаполем и Гереей, образуя между ними границу, течет бурный Буфаг, богатый форелью. Из страны Клиторов берет начало нежная и ласковая Ладон. Из горы Эриманфа бьет хрустальный источник и дает начало реке Эриманф.

Все эти реки текут из соседней Аркадии и впадают в полноводный Алфей, сообщая ему все свои свойства. Только Кладей смешивает с ним свои воды, начинаясь в Элиде. Место слияния ручья Кладей с Алфеем у подошвы холма Кроноса, покрытого изумрудной зеленью, с редкими меловыми осыпями, образует прекрасную долину, которая издревле носит название — Олимпия.

Во всей Элладе ни над чем в большей мере нет божьего покровительства, как над Олимпийскими состязаниями. Здесь, у подошвы Кроноса, находится священная роща Зевса Олимпийского — Альтис. Среди могучих платанов Альтиса на богатые пожертвования греческих городов, а также усилиями самих элейцев воздвигнут роскошный храмовый город, обычно безлюдный, населенный жрецами и немногочисленной прислугой…

Мегакл поманил Асамона пальцем вниз.

— Сойди. Сюда никто не въезжает, тем более на муле. Сюда входят.

Асамон исполнил требуемое и ощутил внезапное облегчение, словно сбросил с души камень, тяжко его томивший по мере того как они приближались.

Глава 5

Столь разноязыкой толпы, как здесь, на небольшой площадке перед храмом Зевса Олимпийского, Асамон не видел даже в афинском порту Пирей, куда свозят свои товары купцы со всех сторон света.

Среди привычных глазу многоцветных хитонов из тончайшего льна и шерсти с изящно наброшенным поверх них фаросом нередко мелькали белые одежды египтян, называемые каласирис, темные или же полосатые бурнусы бедуинов, встречались италийские тоги и паллии, пестрели шелковые одеяния ассирийцев, странные одежды еще незнаемых им племен и народов.

Мощная колоннада, воздвигнутая из местного камня «пороса», окружала храм по периметру. На многофигурном фронтоне, под статуей богини Победы, в центре, словно маленькое солнце, горел и плавился в закатных лучах золотой щит с изображением Медузы Горгоны — посвящение спартанцев в Олимпию в честь их победы под Танагрой.

Замирая сердцем, Асамон и его друг из аркадийского города Ликосура по имени Гнафон взошли по высоким ступеням и попали в храмовый придел. Слева на стенах были развешены медные щиты, числом двадцать пять. Во время бега их носят те, кто состязается в тяжелом вооружении. Здесь же, под щитами, Асамон увидел огромный треножник, искусно обложенный медными листьями. Этот треножник выносят раз в четыре года, во время награждения победителей, и складывают на него венки, срезанные с дикой маслины Каллистефанос.

В приделе справа замерли в беге на широком постаменте медные кони Киниски — дар единственной в Элладе женщины, чья упряжка пришла первой на состязаниях в Олимпии и принесла владелице победный лавр.

В открытые двери, кованные из темной меди, звучали мужские низкие голоса, напоминая величественный рокот морского прибоя. Они пели хвалебные гимны в честь Владыки богов, и их размеренное песнопение на тяжелом дорийском наречии повергало души смертных, входящих в храм, в священный трепет.

Вслед за другими пройдя медные двери, Асамон увидел справа от входа статую Ифита. Юная женщина украшала голову царя Элиды лавровым венком, на ленте которого была выбита надпись: Экехейра.

Внутри храма Зевса, по обеим его сторонам, тоже тянулись ряды колонн с опирающимися на них верхними галереями. Курился фимиам, звучали торжественные хоры, и в круглых глубоких нишах между колонн при свете факелов переливались бликами золотые чаши и кубки, искусные украшения, носильные цепи, дорогое оружие, серебряные и золотые монеты, драгоценные камни, оправленные в слоновую кость и янтарь, другие ценности, — приношения и дары от многочисленных городов и колоний Эллады, выставленные здесь для всеобщего обозрения.

Но все это меркнет и кажется прахом при одном только взгляде на исполинскую статую самого Владыки богов, восседающего на троне у восточной стены храма.

Бог столь велик, что, даже сидящий, он достигает головой свода, и если бы вздумал встать, то поднял бы весь храм на свои могучие плечи. Подобная несоразмерность оказывает магическое действие на всякого и впечатляет далее инакомыслящих и варваров, заставляя уверовать их в могущество эллинского кумира. Когда великий Фидий закончил работу над статуей, то пал на колени и обратился к Зевсу с молитвой — послать знамение, угодно ли ему, могущественнейшему из небожителей, творение рук смертного. Едва он произнес это, как тотчас с ясного неба грянули раскаты грома — в пол между статуей и стоящим на коленях творцом ударила молния.