Улыбка Афродиты

Одна из фотокарточек особо заинтересовала меня. Я сразу узнал отца. Он как будто разговаривал с человеком, стоявшим чуть позади, а человек справа – его лицо было трудно разобрать – смотрел на него. В руке отец держал бокал и широко улыбался. Я пристально смотрел на фотографию человека, которого знал, еще будучи ребенком, еще до того, как он уехал из Англии; человека, с которым проводил лето, когда мать предпочитала оставаться дома в Оксфорде. За всю свою жизнь я так и не смог примирить образ этого человека с образом того, который бросил меня, когда мне было всего одиннадцать. Конечно, у него была и другая сторона – сторона, которую так долго любила Ирэн, о которой рассказывал его друг Алкимос Каунидис и которую я никогда не знал.

Я не слышал, как Ирэн подошла к двери, поэтому вздрогнул, когда, подняв голову, увидел ее. Я показал на бумаги на столе, чувствуя себя немного неловко из-за того, что меня застигли врасплох.

– Интересно, – пояснил я.

– Он проводил здесь много времени. – Она улыбнулась и оглядела комнату.

– Смотри, что я нашел. – И я показал ей вырезки.

– Эти снимки были сделаны в апреле на открытии выставки Дракулиса в Аргостоли, после возвращения его находок из Швейцарии.

Я показал ей книжку из ящика:

– Согласно этой брошюре, сведения о том, что эти артефакты покидали остров, отсутствуют.

– Считается, что их продали уже после войны. Многие реликвии, украденные немцами, попали в частные руки. Когда купивший их человек умер и его коллекция была обнародована, греческое правительство потребовало ее возвращения.

Ирэн заметила вырезки на столе и взяла их в руки. По мере того как она читала, ее лицо сначала сделалось удивленным, затем в ее глазах мелькнула темная, тревожная тень.

– В чем дело? – спросил я.

– Это статья о человеке, которого недавно нашли на острове мертвым. Это ужасно. Его убили ударом ножа.

Я вспомнил, что, когда Ирэн рассказывала мне, как отец по возвращении из больницы настаивал, чтобы двери запирались на ночь, она сказала, что на Итаке почти не совершается преступлений. Феонас сказал то же самое, хотя и упомянул о недавнем необычном происшествии, и сейчас я подумал, что он имел в виду именно этот случай.

– И кто этот человек? – спросил я.

– Его личность не смогли установить. Его никто не знал.

– Значит, он был не местный?

– Нет. Он даже не похож на грека.

– Надо полагать, что полиция не нашла убийцу?

– Нет.

Я задумался. Интересно, что в этой заметке так заинтересовало отца, что он решил сохранить вырезку? Внезапно его заявление, будто его хотят убить, стало казаться мне не столь фантастическим.

– Когда это произошло?

– В мае, – сказала она, взглянув на дату. – Недели три назад.

Примерно в это время отец выписался из больницы. Лоб Ирэн прорезали глубокие морщины.

– Что случилось?

– Ничего. Ничего особенного, – сказала она. – Мне нужно собираться.

Ее слова прозвучали неубедительно. Когда она ушла, я убрал вырезки обратно в ящик, но про себя решил при встрече спросить Феонаса об убитом.

Похороны проходили днем в маленькой церквушке в Вафи, на горе, возвышавшейся над западной стороной гавани. Меня поразило, как много народу пришло попрощаться с отцом. Во дворе церкви, пока священник читал молитвы, люди стояли, склонив головы, небольшими группами и парами.

– Na zisete na ton thimaste, – торжественно сказал Каунидис, проходя мимо Ирэн. Она поблагодарила его и поцеловала в щеку, затем Каунидис подошел к закрытому гробу, поцеловал его и подошел ко мне.

– Надеюсь, вы будете жить, чтобы помнить его, – сказал он по-английски традиционное пожелание на похоронах.

По дороге к церкви я заехал к Алекс и пригласил ее на похороны: там она могла бы познакомиться с Каунидисом. Поначалу девушка чувствовала себя неловко – ведь она не была знакома с моим отцом, но я убедил ее, что очень хочу, чтобы она находилась рядом, и в конце концов Алекс согласилась. Когда Каунидис увидел ее, он с мгновение не мог отвести от нее удивленного взгляда, как будто его слегка ударило током. Через несколько секунд он пришел в себя.

Гроб опустили в могилу, я попытался вызвать в себе скорбь, но, кроме легкого сожаления, ничего не почувствовал. Наши с Алекс взгляды встретились, и она грустно улыбнулась мне.

По окончании панихиды присутствующие стали расходиться, останавливаясь, чтобы выразить свои соболезнования Ирэн, выглядевшей бледной и усталой. Мирос Феонас стоял на почтительном расстоянии, но не сводил с нее взгляда. Я подумал, продолжатся ли их отношения и дальше? У Феонаса был вид терпеливого человека. Такой будет дожидаться своего времени, пока не пройдет положенный срок, но не отступится. Я почему-то испытывал к нему легкую неприязнь – мне не хотелось видеть его на похоронах отца, – хотя и укорял себя за это.

Я сказал Алекс, что уже разговаривал с Ирэн. Она обещала поговорить с Каунидисом и узнать, согласится ли он досказать Алекс историю ее бабушки. Мы задержались, дожидаясь, пока уйдут последние люди, чтобы подойти к Ирэн и увести ее домой, где по греческому обычаю уже был накрыт поминальный стол. Я представил Алекс Алкимосу Каунидису.