Они встретились в подвальчике «У дяди Гиляя». В уютном полумраке, при свечах, за резным столом темного дерева — они едва могли различить лица друг друга — Антону почему-то легче было рассказывать другу о неудавшейся семейной жизни. В этот раз говорил в основном Житкевич, ему нужно было разобрать свою запутанную и неподдающуюся логике ситуацию с человеком, который знал и его, и Светлану лучше, чем кто бы то ни было. И он откровенно рассказал Сергею, что Светлана оказалась плохой женой, холодной женщиной, черствой и грубой матерью. Он впервые употреблял вслух подобные эпитеты, говоря о Свете, впервые рассказывал постороннему, в общем-то, человеку все как есть, без прикрас, не пытаясь больше оправдать и обелить жену.
А Сергей внимательно слушал друга, одновременно делая вид, что поглощен фирменным мясом в горшочке, и опасаясь поднять на Антона глаза. Ему было не по себе. Друг абсолютно во всем прав. Светка — отвратная жена и никудышная мать; он успел убедиться в этом из ее высказываний, жарких откровений по поводу мужа и сына, себялюбивых слез, всякий раз сопровождавших ее рассказ о том, до какой степени она несчастна… А во всем виноваты его, Сергея, родители: может быть, не вмешайся они тогда в их отношения, она вышла бы замуж за любимого человека, не опустилась бы так, и все было бы иначе… Но хода назад, к счастью для Сергея, теперь нет. Светка — дрянь, а Антошку жалко. И все-таки именно со Светой он, Сергей, связан особыми узами, которые для него сейчас значат гораздо больше, нежели старая дружба с Антоном.
Надо было как-то выкручиваться. И, вытерев салфеткой жирные губы, Пономарев сказал:
— А тебе не приходило в голову, что у нее просто нервное расстройство? Ну, скажем, после родов. Это у многих бывает. Может, с тех пор все и началось, и ее надо бы подлечить. Ты же врач, прими меры.
— Нет, — покачал головой Антон. — Она здорова как лошадь. Это что-то другое, не связанное с медицинскими проблемами. В крайнем случае что-то психологическое, но никак не соматическое. А еще вернее — банальная интрижка.
Сергей испугался. Холодок пополз между лопатками. Но, устыдившись собственной реакции, он тут же принялся уговаривать себя: «Чего я боюсь? Даже если Антон и выяснит все наверняка, он ведь не Отелло, чтоб душить меня или Светку. Но почему он вызвал для совета именно меня? Неужели действительно догадывается?»
Пока эти мысли вихрем носились в его голове, он услышал собственный голос — точно издалека, так, как будто говорит совсем другой человек:
— Ты с ума сошел! Чтобы Светка — и банально изменяла мужу? Быть того не может. Ищи собственную вину, дружок.
— Ты серьезно так считаешь? — искренне удивился Антон.
— Да. И не надо сваливать все с больной головы на здоровую. Знаешь, — и Сергей потянулся чокнуться с другом давно налитыми стопочками, плотоядно поглядывая на маслянистую жидкость в них, будто главное, что его сейчас интересовало, это качество коньяка, — я давно понял: в брачных неурядицах обычно бываем виноваты мы, мужики. Ну что ты хочешь от замученной бытом, усталой женщины? Ведь им жизнь дается куда сложнее, чем нам, самцам! — И он хохотнул, всем видом показывая, как несерьезны и беспочвенны претензии Антона.
Они помолчали. А потом Пономарев подцепил вилкой перламутрово поблескивающий ломтик красной рыбки и укоризненным голосом произнес:
— Она ведь так много для тебя сделала!..
Антон прерывисто вздохнул, услышав в словах друга знакомый мотив. Все повторялось сызнова; аргументы Сергея были примерно те же, что и оправдания Светланы. Но все-таки уверенность Пономарева в его собственной правоте обезоружила Антона. Он ведь искренне верил своему лучшему другу. Кому ж еще оставалось верить?! И если у него, у Антона, наступили тяжелые времена, то, слава богу, что хоть друг остался…
Сергей тоже был доволен состоявшейся встречей; показалось, что во время разговора ему удалось не только отвести от себя возможные подозрения, но и помочь Светлане остаться в глазах мужа более чистой и порядочной, нежели она была на самом деле. Однако вскоре выяснилось, что радость Сергея была преждевременна: оказывается, Светлане уже надоела подпольная жизнь. И она стала настаивать на том, чтобы признаться во всем Антону. Уйти от него, чтобы открыто жить с Сергеем…
Ей было важно наконец-то вырваться из порочного круга. Ведь она, по ее собственному признанию, никогда не любила мужа; ее толкало к нему сначала одиночество, потом — чувство долга и жалости, ощущение безвыходности положения. Но теперь, когда она опять сошлась с человеком, без которого не мыслила своей жизни, с первой любовью, она больше никогда не сможет спать с законным мужем. Их ничего не связывает, и для нее пытка — находиться в его доме. А что касается Костика, доказывала она Сергею, то она не станет обременять любимого чужим ребенком: малыш вполне может обойтись и без нее. Антон такой отец, что сам с удовольствием заменит мальчику любую мать.