УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

– Перевал Казенный хорошо знает у нас Голомарев, – сказал Охлопков.-Он уже пенсионер, но он там ходил не раз. Машины там пройдут, только придется взорвать небольшой гребешок – метров семьдесят, на самой вершине, там крутой подъем. Дорога на Нелькан нам очень нужна… Для комбината эти взрывные работы не составят труда. Алдома зимой хорошо замерзает, это река серьезная, так что до самого Нелькана у вас препятствий на пути не будет…

Собираясь путешествовать, я столкнулся с таким фактом: по району было постановление, запрещавшее всякое передвижение в одиночку. Основой послужило исчезновение туриста – ленинградского инженера, который, никого не предупредив о своем маршруте, в одиночку подался по району, да и пропал без вести. Хватились его лишь осенью, когда забил тревогу отец. Пришлось снаряжать несколько поисковых групп из оленеводов и охотников, привлекать к розыскам вертолеты, но безрезультатно. Район велик-велик, человек среди гор и тайги – песчинка. И где искать? Говорят, собирался посетить Облачный Голец и пещеру в Ципанде. Следов обнаружить не удалось, хотя на розыски были брошены десятки следопытов-таежников, группы спортсменов и вертолетчиков. Человек сгинул, переоценив свои силы.

У меня тоже не было попутчика, но я полагался на помощь связистов. Еще в Николаевске я заходил к начальнику ЛТУ – линейно-технического участка, и Кришталь Семен Васильевич – ветеран-связист – пообещал, что из Аяна на Нелькан меня будут провожать связисты, им все равно необходимо делать обходы линии. Сами связисты – эти таежные скитальцы – меня тоже интересовали и, наслушавшись от Кришталя много занятного, насмотревшись у него фотографий, где были засняты линии после снегопадов, и от телеграфных столбов торчали лишь макушки, а сами провода были скрыты в снегу, я надеялся увидеть романтиков нелегкой службы. Но теперь у меня был Чирков, и проблема попутчика устранялась сама собой.

Василий Степанович обещал Чиркову необходимую помощь и тут же распорядился, чтоб нас устроили в гостинице, временно в комнате, отведенной под жилье приехавшему врачу больницы. Чирков побежал искать каких-то знакомых геологов, а я подался в гостиницу.

Несколько раз появлялся и исчезал столь же стремительно Топтунов. Часов в пять дня он прибежал с берега почти рысью. Я понял – случилось что-то неприятное, потому что разговор по телефону был очень взволнованным. На крыльце скучал без дела рабочий артели. Кивнув на дежурку, где надрывался у телефона Топтунов, он сообщил мне о причине волнений:

– Плашкоут на камни посадили…

– Как это могло случиться? – воскликнул я. – Ведь там какой проход – суда с баржами с завязанными глазами можно водить! Наверное, пьяные были.

– Кто его знает, – уклончиво отвечал старатель. – Сумели! – И обратился к тому, что его больше волновало: – Который день кантуюсь здесь, никак не могу выбраться. И жить негде, никто не пускает даже переночевать. На-а-род… – он сплюнул презрительно.

Чиркову не удалось отыскать знакомых геологов, на помощь которых он рассчитывал при разведке перевалов. Вертолета в ближайшие дни ждать не приходилось, он выполнял какое-то срочное задание, об этом говорил Охлопков. Хорошо было бы попасть на участок Разрезной – в долину Лантаря и, пока стоит погода, разведать перевал на Батомгу. Так мы рассуждали с Чирковым, когда снова прибежал Топтунов и сказал, что на участок есть «оказия», машина скоро будет, если желаем, она нас заберет.

Мы схватили рюкзаки и вышли на крыльцо, чтоб не прозевать, когда она подойдет. На улице захмурило, похолодало, над поселком плыли серые низкие облака – с моря гнало туман. Короткий теплый день не продержался до конца, испортился.

К нам из комнаты, в которой мы не успели даже смять постели, вышел доктор, только что окончивший Хабаровский медицинский институт, молодой человек. Он получил назначение в аянскую больницу и, пока ему готовили квартиру, был поселен в гостинице. Указав на сопку к северу от поселка, он сказал:

– Знаете, как она называется? Сопка Любви! – И засмеялся: – А вот эти поменьше – одна Дунькин Пуп, а другая- Ванькина Плешь. Назовут же… – Он покрутил головой.

– Я смотрю, вас уже просветили насчет местных достопримечательностей, – сказал я. – Не боитесь, что заскучаете?

– Буду читать, возьмусь за работу над кандидатской. Не пропаду, – бодро ответил молодой врач. – Работы здесь, кажется, хватает. Начинаю входить в курс дела…

– Три сопки вы назвали, а четвертую знаете? Или еще на ней не побывали?… Я имею в виду Лонгдар…

Нет, на Лонгдаре врач еще не побывал, хотя все аянцы считают своим долгом хоть один раз взобраться на ее острую, чуть раздвоенную вершину. Именуют ее аянцы чуть по-иному – Ландор. Когда Владислав Иннокентьевич Юзефов работал в аянской школе, он надоумил старшеклассников поставить на вершине Лонгдара флюгер и в банке оставить тетрадь для записей состояния погоды: видимости, направления и силы ветра, характера облачности и просто впечатлений от прогулки на эту сопку. Накопилось много записей, часть которых мне хочется привести.