УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

Я поднялся, аккуратно свернул постель и вышел на крыльцо. Все вокруг было обложено хмурыми тучами, они тащились низко над землей, оставляя на склонах сопок клочья тумана со своих косматых боков. О крышу нашептывал мелкий, но довольно частый дождь, деревья стояли с мокрыми черными стволами, сиротливо опустив набрякшие ветви, седые от влаги. У самых бараков бежал вспухший от воды бурливый ключ, он нес разжеванную рыжую глину, сердито ворчал возле пней и валежин и уже подбирался у кухни к поленнице дров. У первого от конторки прибора, как и вечером, взметывались водяные брызги, в отвал летели камни – там мыли золото. Урчали бульдозеры, подваливавшие «пески», скрежетали гусеницами. У мастерской бульдозеристы и ремонтники возились возле машин, из бараков выходили умываться рабочие, которым предстояло заступить в дневную смену. Ветерок, тянувший по ключу, донес до меня дымок с ароматом свежеиспеченного хлеба.

Сразу почему-то припомнилось детство, когда жил в небольшом рабочем поселке. Тогда мало кто покупал готовый хлеб в лавке, хозяйки предпочитали его печь дома. Одна пекла на голом поду печки, другая, прежде чем выкатанную булку сунуть на деревянной лопате в печь, стелила под нее кленовые листья, третьи пекли на капустных листьях. Моя мама пекла на капустных листьях, и я любил свежую ароматную нижнюю корочку, как теперь едва ли некоторые любят пирожное или мороженое. Ах, какой она казалась вкусной, прямо слюнки текли бывало, едва хватишь ноздрями запах выпекаемого хлеба! И дух этот – пекут в одном конце поселка, а слышен аж в другом, дразнящий, такой домашний, что надышаться им невозможно. Стоишь и тянешь носом воздух, как волк, почуявший овчарню.

Торопиться было некуда, я прошел вдоль бараков, заглядывая в открытые двери. На двухъярусных нарах постели были с белыми пододеяльниками и простынями, и я подумал, что нынешний старатель уже не тот, что был раньше. Прежние жили впроголодь, ютились в шалашах и землянках на чем придется, ходили в рванье, а нынешние ничего этого не ведают, они все механизаторы и понятия не имеют о бутарах, тачках и лопатах. Кого ни встретишь – загорелый, с румянцем, заматеревший, с тяжелыми мускулистыми руками. Нет тут ни молодых, ни пожилых, ни те, ни другие не выдерживают тяжелой работы по двенадцать и по четырнадцать часов в сутки, без выходных дней. Только люди в возрасте от тридцати до сорока лет, зарекомендовавшие себя в работе на Севере.

Чирков поднялся часов в восемь: дождь, идти некуда, в такую погоду только спать. После завтрака он решил дозвониться до города, чтобы посоветоваться, как ему быть – ведь ему в спутники никого не дают, а я пошел на прибор со съемщиком. Олег шел в плаще и в резиновых сапогах, в руках нес банки для металла и наган в кобуре. Один из незанятых в смене рабочих шел за ним с карабином.

У прибора уже возились дизелист и его сменщик. Мы поднялись на вал из крупной гальки к колоде, Олег снял с ограждения пломбы, и рабочие принялись ломами поднимать из колоды трафареты – металлические решетки, по которым в отвал сгоняют пустую породу. Между наклонными пластинами трафаретов оседает мелкая галька и крупицы тяжелого металла. Под трафаретами лежали резиновые коврики с углублениями. Поливая их водой и сгоняя с них гальку прямо сапогами, Олег брал каждый такой коврик и, свернув, ополаскивал его в ведре с водой. Крупинки золота, мелкие самородки из углублений смывались в ведро. Золотинки, покрытые ртутью, блестели, как серебряные.

Мелкое золото бывает очень трудно уловить при промывке. Чтобы оно не уходило с породой, на коврики льют небольшое количество ртути. Ртуть хорошо амальгамируется с золотом, обволакивает и словно бы склеивает мелкие его частицы. В таком виде она становится хорошо заметным и собирается при окончательной промывке.

Когда все коврики на колоде были ополоснуты в ведре, их снова накрыли трафаретами, поставили на колоду ограждение, опечатали пломбами, и Олег спустился с ведром к железному квадратному чану с теплой водой для промывки золота на лотке. Этот чан носил странное название – зумпф.

Лоток – небольшое корытце из тополя, с пологими краями и поперечным углублением посередине. Поколыхивая его на руках в воде, постепенно смывают песчинки, пока не останется один металл. Следует добавить, что перед этой операцией надо магнитом отделить крупицы железа, которых много оседает на ковриках при промывке и затем попадает в ведро съемщика.

Олег сложил промытое амальгамированное золото в круглую завинчивающуюся коробку, опечатал ее пломбой, и мы подались в поселок. «Улов» был довольно хорош за эти прошедшие сутки. Бульдозеристы, завидев Олега, интересовались, хороша ли добыча, и отходили довольные: золото идет, значит, будет заработок. Снова бульдозеры принялись скрести и сгонять к прибору «пески», заработал дизель, струя из монитора ударила в элеватор и с грохотом погнала на выброс гальку и крупные камни.