Улыбка Джугджура

Шелестел дождь, высекая на воде белые искры. Медленно, от переката к перекату, словно нехотя, плыла наша лодка – неуклюжее детище, созданное в расчете на лошадиные силы, а не для человеческих рук. Словно в замедленном кино разворачивались перед нами лесистые берега, и я мог теперь разглядывать деревья, полузатонувшие коряги, поросшие мхом Скалы, следы человеческой деятельности. К последним относились главным образом бочки из-под горючего, во множестве разбросанные полой водой на всех отмелях, заломах, собранные в кучи по берегам. Мало того, попадались даже цистерны, унесенные водой из тех мест, где они плохо были закреплены. Да, железные двухсотлитровые бочки, в которых доставляется на север горючее, каждая по десять рублей пятьдесят копеек за штуку, и сполна оплаченные совхозом, рыбкоопом или управлением Аэрофлота.

Чтоб уж не возвращаться к бочкам в дальнейшем, добавлю, что ими загромождены поселки по Мае – Нелькан, Джигда, Аим, в Джигде их ставят в ряд, и они образуют заборы, их закапывают в землю на переходах через кюветы вместо труб и мостов, из них делают печи в избушках и домах, ими заставлены берега. В совхозе подсчитали, что на берегах Маи скопилось до ста тысяч бочек. Управление пыталось реализовать этот омертвелый капитал, выражало готовность собрать их и сплавить до Усть-Маи, в Якутию. Какое ни есть, а добро, и у многих болит за него душа. Готовы были передать их за полцены – по пять рублей за штуку, и то игра стоила свеч, давала совхозу полмиллиона. Но Якутии бочки не нужны, их у нее своих, видимо, достаточно, их отказались принимать хабаровские поставщики горючего. Зачем им возня с грязными бочками, если они свои десять пятьдесят получили вместе со стоимостью горючего?

Мне рассказывали в Джигде, как там появился один «хозяйственный» мужичок – шкипер с самоходной баржи. Увидев на улицах бочки, он осведомился, нужны ли кому они. Что ты, отвечали ему, их здесь хватает, никому они не нужны! И можно взять несколько штук? Конечно, никто слова не скажет. И шкипер нагрузил на баржу с десяток, а в добавление к этому набил их пустыми бутылками, которые тоже на Севере никому не нужны, как и бочки, потому что магазины назад стеклянную тару не принимают. «Да это же целое богатство, – говорил шкипер. – Я их в контейнер и на Украину, там по пятнадцать целковых за бочку дадут и слова не скажут. Да еще посуда».

У меня не поворачивается язык назвать это бесхозяйственностью, потому что перевозка каждого килограмма из района в Хабаровск, как и наоборот, обходится в пятьдесят шесть копеек, и кто-то должен будет нести транспортные расходы едва ли не большие, чем стоят эти бочки. Но ведь есть помимо нынешних интересов более долговременные: уйдут на распыл сотни тонн железа, которое можно было бы даже в Усть-Мае пустить под пресс и отправить как утиль на переплавку. Надо считаться и с моральной стороной вопроса: это разбросанное по всей реке добро вырабатывает у народа стойкое равнодушие к судьбе социалистической собственности. Попробуйте после этого взывать к гражданской совести и экономии!

Пройдя от Нелькана до Якутии, я убедился в почти полном отсутствии связей района с соседней республикой, и это отрицательно сказывается на общих интересах, и в первую очередь на людях, которые проживают на Мае.

Уже не искры, а пузыри возникали и лопались, всхлипывая, на воде, даль затянуло частой сеткой дождя. Мы пристали к берегу переждать ливень, потому что, когда гребешь, вода затекает в рукава, под плащ. Тяжко обвисали напитавшиеся водой ветви лиственниц. Капли удерживаются в каждом пучке хвоинок. Хмурились темные ели, мокро обвисала густая листва березок. Косматые серые облака тащились над лесом, сея частый дождь и закрывая рыхлыми клубами тумана гребни сопок. Вскоре дождь стал пореже, да и стоять надоело, все равно на берегу не имелось укрытия, и мы сели в лодку. Несмотря на плащ, я был до пояса мокрый, вода хлюпала и в сапогах.

Поплыли. Алешка, не торопясь, покидывал по сторонам спиннинг, авось что-нибудь попадется. Прошли мимо утеса с грозно нависшими над водой скалами. Черно, словно бездонная, смотрела на нас глубина, и было немного неприятно видеть под собой такую воду. В омутах должны водиться крупные рыбы, и Алешка заработал проворнее. И не ошибся. Уже когда выходили с омута на перекат, леса вдруг натянулась, будто блесна зацепилась за камень или корягу. Алешка подсек и почувствовал живую тяжесть.

– Батя, целый крокодил, не удержу, не удержу! – он, волнуясь, то чуть отпускал лесу, то принимался ее подтягивать, стараясь не давать слабину, чтоб рыба не сошла с крючка.

Леса пошла в сторону от лодки, и я увидел в темной глубине белесый, размытый силуэт рыбы. Большая. Надо было выгребать на отмель, потому что втащить такую в лодку, не имея крючка-приемника, едва ли удастся. Алешка явно был растерян от такой нежданной удачи.

– Греби скорей к косе! Уйдет… – восклицал он, с трудом удерживая рыбу возле лодки и не давая ей уйти под днище. – Батя, скорей, сорвется!…