Улыбка Джугджура

Мы очень непринужденно расселись вокруг костра и рыбу брали горячей, только со сковородки. Между делом Певнов сказал, что лемба – тот же ленок, а не другой подвид, как некоторые утверждают, по-эвенкийски это означает – большой ленок. Так я и думал, отвечал я, потому что по внешнему виду лемба ничем не отличается от обычного ленка, разве только размерами. Ленок, таймень, хариус и сиг – пресноводные рыбы, хотя относятся к одному семейству лососевых. Проходными лососями – поднимающимися из моря в реки на нерест, у нас на Дальнем Востоке являются прежде всего кета летняя и осенняя (вторая более крупная), горбуша, чавыча, нерка, мальма и голец. Теперь прояснился вопрос и с лембой.

Я поинтересовался, что записывают аспиранты – легенды, песни или произвольные разговоры?

– Нас интересует прежде всего говор, – ответил Певнов. – А о чем рассказывают, значения не имеет. Вот этот старик, который только что ушел, решил рассказать про свою жизнь. Другие не очень охотно идут записываться, а этот прямо в пот нас вгоняет.

– Записываете по-русски?

– Да, русскими буквами, как слово произносится, отмечаем, на каком слоге ударение…

Певнов рассказал мне, что в начале двадцатого века ученый Пекарский изучал якутский и эвенкийский языки. Он составил словарь якутского языка и написал книгу «Очерки быта приаянских тунгусов». Изучали эвенкийский язык и в наши годы, были записаны говоры всех эвенкийских групп, проживающих по реке Мае, но каким-то образом из этого круга выпал тоттинский говор. Вот теперь аспиранты и направились в Джигду, поскольку эвенки из Тотты переселились сюда. Как это ни странно, однако в каждой деревне в говоре жителей есть отклонения от основного эвенкийского языка. Если бы удалось изучить тоттинский говор и восполнить этот пробел в языкознании, кандидатская была бы обеспечена. Еще их интересовали негидальцы.

– На Нельбачане есть пастух Кини, он негидалец с Амгуни, – сказал я. – Но это далеко, едва ли вы туда доберетесь… А как с легендами, есть интересные?

– Знаете, нет, – ответила Марина. – В основном фигурирует одна: старик убивает медведя и вот начинает советоваться со своей старухой, можно ли им есть этого медведя, ведь он когда-то увел у них дочку и взял ее в жены, значит, он их родственник… Однако можно, рассуждают они, это было давно, мясо медведя уже не одекит – запрета, табу на него нет…

– Ну, на этот счет у негидальцев я слышал более красочную легенду, – ответил я. – На Чукчагирском озере Семенов рассказывал…

– Возможно, что и здесь есть легенды поинтересней, – согласился Певнов, – но мы их не ищем, нас интересует прежде всего говор, а не фольклор. Вот недавно один пастух рассказал про распорядок дня оленевода. Когда поднимаются, кто что делает, чем занимаются в стаде.

Угасало солнце, и мы перешли в школу, чтобы продолжить там чаепитие. Аспиранты выставили на стол печенье, конфеты, сыр, масло, сахар. Зарплата у них по северным меркам малая – рублей девяносто, и питаются они скромно – берут завтраки и обеды в местном детском саду, где готовят и для больных, в основном, дешевые супы, каши. Для них и это хорошо, потому что высвобождается время для занятий языком.

– Никто из стариков не упоминал о плотах, которые были якобы построены на вершинах гор, чтоб спастись от потопа? – спросил я аспирантов, но им это было в новость самим.

Дело в том, что в народе ходит молва: старики охотники находили на высоких горах неподалеку от Ковалькана, Тотты и на вершине Кондера остатки плотов. Кто и когда затащил их на гольцы, где ничего не растет, – неизвестно. С тех пор прошло два или три столетия, потому что древесина лиственницы хоть и крепкая, но и она не вечная. Один плот был на склоне горы, пониже, и во время лесного пожара сгорел, а второй уцелел. Вот и ходят слухи, что кто-то предсказал потоп, и люди, чтоб спастись, начали строить плоты. В Нелькане мне поведал об этом Жиляев – человек любознательный. Проскальзывала об этом статья в одном из центральных журналов – о Ноевом ковчеге на Джугджуре, я ее читал, она столь же неопределенная. Но вот встретился мне в Аиме местный следопыт, охотник, человек много повидавший и всю жизнь проведший в здешних горах и лесах – Сергей Николаевич Непомнящий.

– Я сам видел этот плот, – сказал он мне. – На горе Кондер. Охотился там, поднимался на нее. Бревен нет, труха от них. Лежит на гольце, деревья там не растут, люди их туда затащили…

Вполне допускаю, что нашелся среди эвенков или якутов шаман – предсказатель, и было это не раньше, чем русские вышли к океану, то есть не более чем триста лет назад, иначе откуда бы, как не от знакомства с библией, появилась бы версия о новом потопе? А уж затащить на гору десяток-два бревен на оленях – дело нехитрое. Потоп не состоялся, а лесины остались, как и молва о них. Но эта моя версия на тот случай, если плоты все же существовали, что никем еще не доказано.