Улыбка фортуны

Есть у меня свойство: за других я прошу очень легко, а для самого себя как-то не выходит. Но я знал, что лучше меня вряд ли кто изложит просьбу и сумеет убедить большое начальство. Что же касается «себя», так можно просить и в третьем лице. И я пошел к министру социального обеспечения «по поручению Гельминтологической лаборатории АН СССР».

— Есть у нас в коллективе, — начал я излагать свою просьбу, — инвалид Отечественной войны. Ноги у него есть, а вот одного глаза не хватает. По распоряжению Президиума Академии Наук, научные сотрудники, выезжающие по роду своей работы в поле, обеспечиваются казенным транспортом, но без шофера. В связи с этим запрещено оплачивать такси или иной необщественный транспорт. Получается парадокс, здоровые люди разъезжают в автомобилях или на мотоциклах, а инвалид войны, потерявший свое здоровье в боях за Родину, должен ходить пешком, так как не имеет водительских прав. Вот мы и просим выдать ему мотоколяску, для вождения которой он может иметь права.

— А нельзя его использовать без выездов в поле?

— Ну что Вы! Он один из тех специалистов, чья деятельность направлена именно на практику сельского хозяйства. Да и в свете последнего Пленума ЦК КПСС…

— Ну конечно, я понимаю. А академик Скрябин может написать ходатайственное письмо?

— Разумеется.

В тот же день я обратился к Скрябину:

— Константин Иванович, в Министерстве социального обеспечения готовится закон, по которому инвалидам войны будут давать мотоколяски для использования их в служебных целях. Не могли бы Вы написать такую бумажку? Я черновик составил.

— Конечно, если требуется.

— А может, ее лучше «пропустить» через Президиум Академии Наук?

— Это затянет дело. Впрочем, я как член Президиума АН могу написать это письмо на их бланке.

Через неделю меня вызвали в Министерство социального обеспечения. Шел я туда смущенным. Ведь я говорил о Мюге в третьем лице, а тут выяснится, что ходатай и заинтересованное лицо — одно и то же. Но опасения были напрасны, так как принял меня заместитель министра. Он стал спрашивать, какие у меня есть дефекты, кроме глаз. Когда я сказал, что у меня отшибло в войну пятку и что врачи подозревали эндартериит, он просветлел:

— Знаете, у нас есть строгое решение давать мотоколяски только безногим или приравненным к ним, не делая никаких исключений. Ведь достаточно создать прецедент, как забросают просьбами. Нам гораздо проще изменить расписание болезней, инструкции для ВТЭКов, чем сделать исключение. Я думаю, что мы так и поступим.

Еще через неделю я получил письмо из Московской Врачебной Трудовой Экспертной комиссии (ВТЭК), где говорилось:

«В связи с изменением требований для получения мотоколяски, просим Вас явиться для обследования». Инструкция была подогнана под мой случай, и коляску я получил, а вместе с ней и право на ее вождение.

К 25-летию окончания войны Верховный Совет издал указ о дополнительных льготах инвалидам войны. Там, в частности, говорилось, что инвалиды, не имеющие конечностей, имеют право бесплатного проезда на всех видах городского общественного транспорта по всей территории СССР. Билеты давались пожизненно.

Жена как-то пошутила:

— Вот получил ты как безногий коляску, теперь можешь и билет получить.

— А почему бы и не попробовать?

…Я подошел к окошечку, где выдавались такие билеты, и спросил:

— Если бы я потерял проездной билет, что бы Вы с меня потребовали для выдачи дубликата?

— Книжку инвалида Отечественной войны, паспорт и врачебную справку о том, что у Вас нет ног.

— Ну, инвалидная книжка и паспорт — вот они. А может, достаточно удостоверения, что у меня есть мотоколяска, которую выдают только безногим? Разве это не доказательство отсутствия ног?

— Годится… Заполните этот бланк.

Самое, на мой взгляд, в этой истории удивительное заключается в том, что, пока я мысленно конструировал автомобили, охладел к этой затее, предпринимал хлопоты относительно мотоколяски учился и сдавал экзамены на права вождения, была выпущена новая модель мотоколяски, по внешнему виду такая, какую я видел во сне. Ее-то я и получил.

Снова конфликт с властями

В 1968 году события развивались своим чередом.

В январе начался суд над Галансковым, Гинзбургом, Добровольским и Дашковой. Мы с женой находились у закрытых дверей здания суда, где филеры фотографировали собравшихся. Я подписал письмо с протестом против того, что подсудимых держали под следствием больше допускавшихся законом девяти месяцев.

В феврале без законных на то оснований посадили в психиатрическую больницу моего друга А. С. Вольпина. Математики, сначала два академика, а потом еще 99 человек, написали жалобу министру здравоохранения. Второе письмо должна была передать и министерство Ира Кристи.

Поскольку она состояла на учете в психиатрическом диспансере, друзья опасались, как бы ее во время подачи письма не изолировали. Поэтому я и еще один товарищ решили ее сопровождать.