Улыбка и слезы Палечка

Через два дня после рождения мертвого сына, когда ухаживавшие за нею женщины уже думали, что жар прошел, Бланчины щеки, до тех пор отмеченные лишь двумя маленькими розовыми пятнышками, вдруг запылали и тело ее задрожало в ознобе. Она опять почувствовала грызущие боли в животе, и пани Кунгута, наложив ей повязки, отошла от нее, ломая руки.

Через два дня после отъезда Богуслава Ян и Боржек подошли к Бланчиной постели. Бланка обвила похудевшими руками шею Яна и тихо заплакала.

— Умер маленький Яник, так и не увидев божьего света! — прошептала она.

Ян разрыдался, как малый ребенок.

Они не сказали ей, что Богуслав уехал, и Бланка о нем не спрашивала. Глаза ее стали еще больше, чем обычно, и горели сильней, чем прежде, она лежала на спине и двигала только руками. Все в ней и вокруг нее было чистое, белое. А она была печальна и несчастна. Мать давала ей крепкий бульон, но у Бланки не было аппетита. Прибежал к ней заблудившийся цыпленок, убежавший от наседки. Запищал у ее постели. И она зарыдала безутешно. Цыпленка отнесли во двор, но Бланка продолжала всхлипывать.

— Не надо плакать, — уговаривала ее пани Кунгута.

— Счастливая курица! — прошептала Бланка.

Боржек в разговоре с ней не касался судьбы, постигшей Врбице. Говоря с ним, она уснула.

Так было на другой и на третий день после родов. Когда у нее поднялись боли, она пожелала видеть Яна. Говорила с ним в бреду. Спрашивала его, верит ли он в дьявола. Сказала, что видела дьявола нынче ночью. Он встал у ее постели, приветливо улыбаясь. Потом коснулся ее со словами: «Хотелось бы мне взять тебя с собой Да довольно того, что ты испытала на земле!»

Поток он начал менять обличье: стал похож на пана Богуслава, но не совсем. Потом растаял, и в воздухе осталась одна бородка пана Богуслава. Она висела где-то между полом и потолком. А тела при ней не было. Бланка хотела вытянуться, взять ее и кинуть под постель. Но не могла, потому что поднялись боли внизу живота. Там, откуда старая Барборка так быстро вытащила ребенка.

— Ты не думаешь, что ребенка убили у меня в утробе и оттого я погибну?

Ян не ответил, а заговорил о том, что не отдаст ее Богуславу и что они вместе поедут в Италию. Там никто не будет знать, что она не его законная жена, и его примет каноник Никколо и скажет ему, где им можно будет спокойно жить и работать. Он, Ян, имеет способность добывать золото при помощи слова. Этой способностью он теперь воспользуется для Бланки. И над ними будет светить вечно ясное солнце, и все станет опять хорошо.

Бланка закрыла глаза и стала впадать в забытье. Но заснуть не могла. Лихорадка разбудила ее. Сперва она со сна заговорила что-то непонятное, но потом вполне разумно продолжала прерванную речь.

— Меня убили, — пожаловалась она. — Не хотели, конечно, но разорвали мне внутренности.

Ян послал Матоуша Кубу верхом за магистром Микулашем, врачом в Домажлицах. На четвертый день к вечеру тот приехал в повозке и с ним повитуха. Осмотрел больную, прописал лекарство, завернул ее всю в простыни, повитуху оставил в Страже, а сам уехал. На вопрос Яна ответил, что смерть старается выбирать прекраснейшие создания, но что обычно от семимесячного выкидыша не умирают. Однако в данном случае родильница может умереть, так как не было надлежащим образом обработано разбереженное лоно, и кровь, оставшись в теле, ищет путь внутрь, И прогрызается в живот, и не помогут ни вода, ни огонь, ни железо, коли не поможет бог.

На другой день с самого утра повитуха выгнала из комнаты всех, кроме пани Кунгуты, велела принести ведро горячей воды и зажгла в углу на блюдце ладан. Потом целый час молилась у Бланчиной постели вместе с пани Кунгутой. После этого позвала двух сильных работников и велела им держать Бланку за ноги головой вниз и стали лить ей на тело остывшую воду, подпевая дрожащим голосом молитвы. Потом завернула Бланку в простыни и запалила при дневном свете две свечи. После чего села в угол и заснула.

Бланка лежала с открытыми глазами и стонала. Боли не прекращались. Она велела позвать Яна. Попросила его, чтоб он держал ее за руку. Рука ее была в огне.

— Ноги болят, Ян, — захныкала она, как ребенок.

Ян развернул простыню. У Бланки опухли ноги. Тут Ян задрожал, начал гладить ей руку и лоб, стал просить, чтоб она его ради бога простила, потому что ничего бы этого не было, не будь его, который все это вызвал.

— Ты, Ян? — улыбнулась Бланка робкой и искаженной от боли улыбкой. — Ты? Ты даже не знаешь, как я тебя люблю!

И поцеловала его в губы горячими, воспаленными, потрескавшимися губами.

Потом легла навзничь и уснула. Глубоким сном. Не шевелилась, не вскрикивала. Даже лицо ее оставалось неподвижным. Только лоб покрыла бледность и вокруг рта появилась глубокая тень. Так она лежала больше часа. В горницу входила мать, приходил Боржек. Ян сидел у Бланчиной постели и смотрел на спящую. Повитуха у окна проснулась, сняла нагар со свечи. И опять села.

Бланка пошевелилась. Высвободила правую руку из простынь и стала что-то искать.

— Пить хочешь? — спросила пани Кунгута.