Улыбка и слезы Палечка

Благодарю тебя, Ян, за твое письмо и надеюсь, что тебе окажутся полезными те новые знания, которые ты присоединишь к уже имеющимся. Моя жизнь по-прежнему течет как тихий ручеек, — ты бы, наверное, так выразился. Но, кажется, в Врбицах произойдут перемены. Все говорят, что отец мой хочет жениться на твоей матери. Отец Йошт уехал из Стража и стал теперь приходским священником в Кдыни. В Клатовых был пожар, и даже в Врбицах нам было видно зарево. Отец купил нового коня и ездит теперь каждый день в Страж. Там чинят крышу и большую залу. Ученики из Гораждёвиц пишут на стенах красками цветы и разные фигуры. И еще — изречения. Когда свадьба — неизвестно, но известно — что скоро и что ни Боржек, ни ты не будете приглашены, чтобы не прерывать ученья. Сказать по правде, мне очень неприятно, что отец забыл мамочку, хотя твоя мать и очень добрая. И мне как-то странно, что я должна буду называть тебя братом. Я буду называть тебя по-прежнему Яном. А ты зови меня Бланчи. Помню. А ты?

Желаю тебе, чтоб ты мог поскорей сесть на коня и через горы, через долы прискакать сюда к нам, в Врбице или в Страж. Смотря по тому, куда закинет нас судьба. Пока шлю тебе самые лучшие свои воспоминания».

Новогоднее письмо школяра Яна Палечка панне Бланчи Боржецкой из Врбиц:

«Милой панне Бланчи много воспоминаний и привет. Если твой отец думал, что его сын и крестник будут в Прахатицах только учиться, то он очень ошибся. У нас здесь говорят, что ученье — только неприятный перерыв в вакациях и празднествах, где участвуют учителя и ученики, причем среди учеников важная роль в такое время принадлежит неимущим. Теперь как раз идет колядованье, которое продлится от святого Микулаша до святого Ржегора. Твой брат Боржек, который любит быть среди людей, тешится этими дурачествами. Я смотрю на них, и они занимают меня немножко на иной лад, но все-таки занимают… На святого Микулаша выбрали школярского епископа, торжественно посадили его на телегу, а вокруг ехало на взятых напрокат лошадях рыцарство в золотых и серебряных одеждах — тоже школяры с деревянным оружием в правой руке. Кроме рыцарей и епископа, в этой процессии на площади двигались всякие машкеры и личины. Твой брат Боржек был в машкере пьяного францисканца, читающего по Доктриналу латинские неправильные глаголы. Другие оделись чертями, ангелами, паяцами, сарацинами, магометанами. Бакалавр Блажей выступал в обличье турецкого солдата, а регент Егне, шагая во главе процессии в виде царя Давида, воспевал святые песнопения, вскоре, однако, переходившие в песни отнюдь не святые.

Если сам я не надеваю машкеры, так это не потому, что напускаю на себя важность. Ты ведь знаешь меня. Но я того мнения, что человек и так достаточно шут, чтоб ему еще нужно было рядиться дураком. В общем, все колядование представляло собой христарадничанье, как обычное рождественское колядование, но соединенное с выборами потешного епископа малышей, innocentium seu puerorum[52], над которым смеялись уже в костеле, а потом повезли его по городу, колядуя и распевая. Епископ, в которого был переодет самый толстый школяр — Гонза Фрей из Вимперка, благословлял толпу, сидя на лошади лицом к хвосту, причем его дергали за одежду, за волосы, стаскивали с него сапоги. Будто бы эти выборы епископа происходят с давних времен и только в течение нескольких лет, при первом приходе к власти подобоев, они были запрещены, но потом их опять разрешили. Нашему Матоушу толстяк епископ так понравился, что он готов был взобраться к нему на лошадь и оттуда показывать народу язык.

Так празднуют в Прахатицах рождество Христово, и я не знаю, понравился ли бы этот обычай моей набожной матери. Любопытно, участвовал ли наш капеллан, а теперь приходской священник Йошт, в юности в подобных глупостях.

Но что делать неимущим школярам? Ведь это единственная радость их. Они спят в грязи и питаются розгой. Самого епископа за три дня до колядования привязали к столбу, и бакалавр Блажей сек его по голой спине. Cantores amant humoros[53], говорят у нас здесь, в Прахатицах, и бакалавр Блажей действовал в состоянии опьянения, из которого он редко выходит. Тогда он вспоминает стихи Овидия, а потом и бесстыжего Теренция, таким путем развращая учеников, чтоб тем верней заручиться основанием наказывать их. Наказание доставляет ему такое же удовольствие, как мне — верховая езда.

Мы двое — твой брат Боржек и я — и еще несколько школяров из рыцарского сословия живем по-своему, не слишком считаясь со школьным уставом. В школе мы не едим, не живем, и это — огромное преимущество, оплаченное твоим отцом для твоего брата и для меня, — я это знаю и потому обязан ему благодарностью. Мы — свободные схоласты, и неимущие, которые живут в школе, нам завидуют.