Улыбка лорда Бистузье

Из рук сидевшей впереди бабуси вырвалась корзинка с яблоками. Яблоки покатились по полу и бабуся заохала, запричитала, недобро поминая шофера. Пассажиры полезли под сиденья, помогая собирать яблоки. Одно яблоко — краснее помидора — подкатилось к Шарику. Он шумно обнюхал и презрительно отвернулся. Я поднял яблоко и передал бабусе. Заметив, как Шарик отверг роскошное яблоко, бабуся, обидевшись за свои расчудесные фрукты, сказала:

— Ишь, нос воротит! Что бы ты, собака, понимала в яблоках? Знаю-знаю! Вот ежели б на яблоне кости росли — тут бы ты обрадовалась.

Оглядываясь по сторонам, она доверительно сообщила соседям:

— Внучке везу. Чтоб щечки у ей были красненькие, что мои яблочки.

Алишер резко отодвинул стекло, отделявшее кабину, и строго спросил:

— Почему в салоне собака?

— Шарик сам зашел, — объяснил я.

— Так уж и сам?

— Он за мной бежал… То есть — за Карманом. А бутерброда в нем уже не было… Шарик не поверил — и в автобус зашел. Так все было. А я его не звал. Он сам… Честное слово, сам…

Наверное, я объяснял очень путано, потому что в салоне послышались смешки. Но потешались не все. Бабуся с яблоками горестно всплеснула руками:

— Ой, живодер! Чего ж ты собачонку моришь, окаянный? Она же с голодухи за тобой бежала.

— Да не голодный он! — запротестовал я. — Шарик просто жадный.

— Сам ты жадный! — осадила меня она и, порывшись в сетке, отломила от увитой веревками палки кусочек колбаски и поманила Шарика. Предатель, конечно ж, сразу забил хвостом, как рыба на крючке. Привстав на своих сиденьях, пассажиры с сочувствием смотрели, как этот профессиональный вымогатель уплетает колбасу.

Алишер все не трогался с места. Пассажиры заволновались. Дядечка с гусем в клетке сердито закричал:

— Почему стоим, товарищ?

Алишер был невозмутим.

— Собаку ждем, — разъяснил он.

— А чего ее ждать? — удивился владелец гуся. — Она и по ходу колбасу доест.

— Никакого «по ходу» не будет. Собаку надо высадить. Не положено в автобусах собак возить.

Как же так? Мы отъехали от поселка уже километров на десять. Ведь Шарик может и не найти дороги домой, заблудится. И все из-за меня.

— Алишер! — взмолился я. — Не высаживай Шарика. Он потеряется.

— Да пойми же ты — не имею права. Не волнуйся, он раньше тебя домой вернется. Собаки — они без карты лучше любого топографа местность чуют.

— Заблудится… — упрямо твердил я, заглядывая в глаза пассажирам. — Ведь пропадет здесь Шарик.

Тут все пассажиры заступились за Шарика.

— Собака смирная, неудобства никому не чинит, — рассудительно говорила бабуся с яблоками. — Пущай едет, милок. Куда ж ее выгонять? Не по-человечески это.

Поддержал ее и дядечка с гусем;

— Товарищ шофер, пусть покатается собачка. Да и нам веселее будет.

Чувствуя, что Алишер уже колеблется, я поспешил бросить еще одну гирьку,

— Пойми ты, — горячо говорил я. — Он бы ни за что не зашел, если бы знал, что ты его высадишь по дороге.

— Вот и предупредил бы своего Шарика заранее, — проворчал Алишер. Но в голосе его уже не было тугоплавкого металла. Алишер явно сдавался. Вздохнув, он тронул автобус, и хитрый Шарик, догадавшись, что признан шофером официально, решил выйти из подполья на легальное положение, и принялся бегать по проходу салона, как кондуктор, Плату за виляние хвостом он взимал лакомством. Одна тетечка протянула Шарику два крашеных яичка — синее и коричневое.

— Вы бы, гражданка, сперва скорлупу сняли, — посоветовал дядечка с гусем. — Разве ж собака станет их так есть?

Очищенные яйца Шарик слизнул в одно мгновение — словно вдохнул.

Мы уже причаливали к автостанции, когда Алишер с внезапным отчаянием в голосе закричал:

— Володя, прячь Шарика! Быстро! Контролеры!

На перроне, куда медленно швартовался автобус Алишера, степенно расхаживали две тетки с красными повязками на рукаве.

— Так и знал… — процедил Алишер. — Так и знал, что угодим в историю.

Я показал Шарику кулак и пригрозил:

— Цыц у меня! Сиди смирно!

Шарик подбежал и радостно обнюхал кулак, будто я показал ему котлету по-киевски. Поняв, что на совесть Шарика рассчитывать не приходится, я бесцеремонно схватил его и запихал под сиденье, а для пущей надежности плотно прижал ноги, чтобы Шарик не вылез в самый неподходящий момент. Ноги мои были сейчас как толстые решетки на окне узника. Правда, эти решетки можно было больно укусить. Но за Шарика я был спокоен. И вообще, за этот рейс ему столько перепало всякой всячины, что он вполне мог бы и сам догадаться вести себя прилично и не подводить Алишера.

Пассажиры по одному покидали автобус, предъявляя контролерам свои билеты. Я продолжал сидеть, понимая, что стоит мне подняться, и Шарик предательски устремится за мной. Когда сошел последний пассажир, контролеры заглянули в салон и, увидев меня, вросшего в сиденье, переглянулись.

— Ты чего сидишь? — спросила одна. — Заяц, что ли?

— Не заяц, — угрюмо ответил я. Положение мое было ужасным.

— Как же не заяц, если сидишь. Билета, небось, нет? — они подошли ко мне.

Я полез в карман — в тот, где еще утром лежал бутерброд — и достал билет.

— Держите…

Повертев билет, контролерша удивленно посмотрела на меня: