Улыбка на пол-лица

– В общем, нам все отдавайте, по-хорошему говорю, – продолжал танкист. – Пока мы вас не трогаем.

– Предупреждаем! – послышался крик из толпы местных. – Кто что «зажмет», перейдет на новый этап вафлера!

Тут один из танкистов достал мешок и прошел вдоль шеренги. С печальным видом ребята с учебки складывали туда свои вещи. Местные стали снимать со стоящих кителя, бушлаты и сапоги. Взамен давали старые, протертые, выцветшие добела кителя и рваные бушлаты. Размеры, конечно, были неподходящими. В итоге через пять минут красиво одетые ребята стали походить, скорее, на бомжей, чем на солдат, которые отслужили всего лишь учебку. Я смотрел на этот беспредел и думал: как можно это терпеть – отдавать свои вещи.

Телефоны, которые были единственной связью с домом, она обрывалась напрочь из-за такого проявления трусости и слабости.

Здесь терялось понятие «свобода». Свобода выбора. Остался только страх и не более.

После всего этого их отпустили. Все двадцать человек вернулись в кубрик… Вернулись другими, не только внешне, но и внутренне. В кубрике повисла тишина. Никто не говорил о том, что произошло. В казарме с другой стороны слышались возгласы радости от своих новых приобретений и обновок.

Мы сидели в тишине и думали, что будет дальше.

С тех пор я стал внимательно смотреть по сторонам, контролировал, что происходит за спиной, был всегда на стреме, чтобы быть готовым в случае попытки меня сломать.

Так прошло время до отбоя. Послышалась команда: «Рота, отбой!» и все, уставшие от этого сложного дня, улеглись на свои кровати и отключились моментально, заснули замертво. Кажется, я только закрыл глаза, как в следующее мгновение уже послышалась команда: «Рота, подъем!». Вот так, мимолетно, прошло несколько часов. Вообще у многих солдат сон проходил именно таким образом – только закрыл глаза, и уже подъем, что-то типа машины времени.

Когда наш кубрик проснулся, все увидели несколько разбитых плафонов на полу.

Оказывается, ночью было землетрясение, и с ламп посыпались плафоны. Никто из нас не проснулся от тряски и звука падающих ламп.

Послышалась команда: «Строиться в столовую!», и весь этаж казармы стал собираться на «взлетке». Строем мы вышли из здания казармы на плац. При свете дня мы хорошо разглядели нашу часть. Она была похожа на тюрьму строгого режима, расположенную на заброшенном острове. По периметру забора, обнесенного колючей проволокой, стояли смотровые вышки. За проволокой виднелись зеленые, высокие горы. В тот момент мне казалось, что эта военная часть представляла собой некое материализованное понятие безысходности. Посреди этой «безысходности» был разбитый плац, на котором стояли зенитки и танки.

Строй отправили в столовую. Интересное дело, у солдат в столовой кардинально меняется поведение, – никакого беспредела и дедовщины. Все просто молча поедают вареный бикус.

После столовой нас направили обратно на побывку в казарму, в которую нас временно распределили. Когда мы, молодняк с учебки, вернулись, нас уже встречали зенитчики и танкисты.

Предводитель зенитчиков – с погонялом «Хазар» – агрессивная, неадекватная борзота, небольшого роста, крепкий, с несвойственной ему, подозрительной вежливостью, пригласил меня к себе в кубрик. Передо мной стояло несколько человек, так называемые «лидеры» своих рот, «банда», как они себя называли. С интересом «банда» наблюдала за мной, изучала. Завязался разговор:

– Смотрю, ты нормальный парень, – начал Хазар, – Не такой «талый», как тот мусор. Ты должен общаться с ровными пацанами.

– Они тоже нормальные ребята, – глядя в свой куборь, ответил я.

Стоящая передо мной борзая «банда» с улыбкой переглянулась.

– Ты должен забрать у них «деревяхи», – заявил Хазар.

– Я ничего не должен, – спокойно ответил я.

– Должен, – с наездом сказал Хазар.

– Это мои ребята с части. Никогда я у них ничего не заберу, – возразил я, готовый взорваться. – Они мне – свои.

– Ты посмотри на них! – крикнул рядом сидящий на табуретке танкист. – Какие они тебе «свои»!

– Мои! – стоял я, обернувшись.

Я обернулся и посмотрел в свой кубрик. Там сидели мои товарищи, они смотрели в пол. Рваная, обесцвеченная форма, которую они получили взамен своей новой, подчеркивала их слабость, и это меня бесило. Я отвернулся от «банды» и ушел в кубрик, к своим, «талым» друзьям. Стать частью «банды» было почетно, но предать своих товарищей – все равно что стать человеком из собачьего дерьма.

Вообще «Деревяха» это твердый ремень, отсюда и «деревяха». Таких ремней были единицы и доставались они каждому в военкомате рандомно. В основном у людей были обычные мягкие ремни. Только у самых «крутых» солдат – «деревяхи». Хазар хотел собрать их побольше. По поводу Хазара: позже его поставил на место местный «смотрящий», объяснив, что «деревяху» надо «заслужить».

С этого момента я не принадлежал ни к одной из новообразовавшихся групп.

Через пару дней зенитчики были переброшены на второй остров. К вечеру танкисты были отправлены следом. Наша группа могла вздохнуть спокойно.