Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

— Нас было много там наверху, и все махали вам, и у всех на руках были красные нитки от загара. В тринадцать лет такие мелочи кажутся очень важными.

— Однако рано же вы начали ходить на митинги.

— Это было в первый раз, поэтому я и запомнила. Девчонки из старших классов сказали: в торговом порту митинг, опять этот хорошенький студентик выступает. Ну, я и убежала с уроков… Потом уже пошли ученические забастовки, два раза из гимназии меня исключали… Но все это уже потом. Фактически все началось с того дня…

Элли оказалась хорошим товарищем. Это было удивительно жизнерадостное, увлекающееся, необычайно женственное существо. Несколько отвыкший от такого общества, Никос долго не мог найти с нею верного тона. Наконец он выбрал насмешливо-снисходительную манеру — и очень ошибся. Элли сразу вспылила, назвала его высокомерным, самоуверенным типом. Оказалось, что она умеет яростно спорить, а споря — сжимать кулачки и зло щурить глаза, и тогда начинало казаться, что она ненавидит своего собеседника, хотя это была не ненависть, а всего лишь запальчивость и горячность. С тех пор Никос избегал над ней подшучивать и лишь в минуты особого душевного равновесия, когда дела шли на лад, специально вызывал ее на спор, чтобы дать ей возможность позлиться. А спорить, кстати, было о чем, и разногласия нередко всплывали очень серьезные. Элли немного гордилась тем, что, по сравнению с Никосом, работником, прибывшим «сверху» и за партизанские годы отвыкшим от условий подпольной работы, она была опытной подпольщицей, знатоком «местных условий». Она не раз упрекала Никоса в партизанских замашках, в несоблюдении правил строжайшей конспирации, а он отшучивался, говоря, что они здесь слишком «приноровились» к режиму, но в душе понимал, что Элли права.

Однажды между ними разгорелся нешуточный спор, в котором обе стороны пустили в ход тяжелые аргументы:

— Где революционная ситуация, где? Может быть, ты привез ее с собой из-за границы?

— А ты ее и не видишь! Ты вся поглощена нелегальным бытом!

— Зато я работаю с живыми людьми, а не с абстрактными установками!

— Вот и не видишь перспективы! Все силы твои уходят на то, как бы обвести вокруг пальца асфалию. Это и есть та самая установка на выживание, не больше!

— Мы — на местах, нам виднее!

— Виднее всегда со стороны! Конкретность вас заедает!

— А, со стороны! Ты сказал «со стороны»? А может ли революционер быть в стороне от конкретной борьбы? Если, конечно, он революционер, а не…

Элли остановилась передохнуть.

— Ну? — поторопил ее Никос.

— Что «ну»? — переспросила она, смахивая со лба прядки волос.

— Ты сказала «если он революционер, а не…» Кто?

Элли смутилась.

— Разве я так сказала?

И, глядя на ее растерянное виноватое лицо, Никос вдруг неожиданно для себя произнес:

— Ты даже не знаешь, Элли, как ты мне нужна.

Элли посмотрела на него вопросительно — Никос был серьезен. Она помедлила и сказала:

— Знаю. Ты в трудном положении, Никос.

Элли была права: Никос действительно находился в трудном, мучительно сложном положении. Установки, которые он привез от ЦК, часто вступали в противоречие с реальностью. Люди, которых ЦК обвинял в измене, на поверку оказывались честными, мужественными коммунистами, они были глубоко оскорблены несправедливыми обвинениями, но продолжали работать для партии, потому что иначе не могли жить. Оставалось признать, что ЦК зачастую неверно оценивает положение дел на местах. Но Никос сам был членом ЦК, его представителем в афинском подполье и подвергать сомнению линию ЦК после коллективно принятых решений был не вправе. Из-за этого нередко возникали большие сложности. Элли была связной Плумбидиса и помогала Никосу найти общий язык с товарищами из подполья — и потому была для него незаменимым помощником. Но, говоря о том, что Элли ему нужна, Никос имел в виду не только это.

— Боюсь, что ты меня не до конца поняла, — сказал он тогда Элли.

— Возможно, — ответила ему Элли. — Я поняла главное: то, что я тебе нужна…

*

При выходе на площадь Никос еще издали заметил группу людей. Прохожие замедляли ход, как будто готовясь обойти невидимое препятствие. Без сомнения, это была проверка документов. Никос сразу же свернул в боковой переулок, но там навстречу ему шли двое полицейских.

— Ваши документы, — равнодушным голосом проговорил один.

Никос спокойно достал из внутреннего кармана пиджака свой паспорт и протянул полицейскому.

— Вам придется последовать за нами, — сказал тот, бегло просмотрев документ.

Никос сделал шаг назад и оглянулся. При выходе из переулка стояли двое в штатских, довольно потрепанных пальто и смотрели на него без особого интереса. Обычная уличная облава: пожалуй, не худший вариант.

В полиции Никос, разумеется, настаивал, что его зовут так, как написано в паспорте, даже после того, как ему со злорадством сказали, что для такого важного лица паспорт можно было бы изготовить и подобросовестнее.

— Я вас не понял, — холодно сказал Никос комиссару асфалии.