Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

— Простите, — пробормотал Цукалас, пытаясь проскользнуть мимо, — я, право, как-то…

— Господин адвокат, — решительно сказал старик, — замышляется беззаконие, и я не имею права…

Они боком одновременно протиснулись в дверь и оказались на улице.

— Я слушаю вас, — с терпеливым вздохом сказал Цукалас, — вы, собственно, по какому делу?

Он решил, что несчастный случай свел его с родственником одного из его подзащитных.

— Господин адвокат, по воскресеньям смертные казни запрещены… — начал старик.

Цукалас нахмурился.

— Ну, если быть предельно точным, то прямого запрещения нет…

— Есть, господин адвокат, — твердо сказал старик. — Мне это доподлинно известно. Готовится беззаконие…

Внезапно Цукаласа озарило. Вглядевшись в лицо старика, которого по одежде можно было принять за простого уличного попрошайку, он узнал в нем надзирателя, который сегодня утром приводил к нему Белоянниса.

— А, так это вы, — холодно произнес Цукалас. Сейчас он не испытывал даже любопытства: ничего, кроме усталости и раздражения. Черт побери, да кончится это когда-нибудь или нет? — Ну и что же вы имеете мне сообщить?

— Готовится беззаконие, — тупо повторил старик.

— Это-то я уже слышал, — с ненавистью сказал адвокат. — А что-нибудь поновее, поконкретнее вы мне можете сказать?

— Поконкретнее? — переспросил надзиратель.

— Да, да, поновее, поопределеннее, — Цукалас уже начал закипать. — Каждую минуту где-то кем-то замышляются беззакония. Речь идет о группе Белоянниса, не так ли?

Надзиратель кивнул.

— Вы его родственник, друг, сотоварищ? — быстро спросил Цукалас.

Старик долгим взглядом посмотрел ему в лицо. Цукалас несколько смешался. Ну, разумеется, адвокатский тон здесь неуместен. Этот старый тупица может плюнуть и отправиться бог знает куда — в редакцию левой газеты, в посольство, не все ли равно? И на добрую репутацию Ангелоса Цукаласа будет брошена тень.

— Отойдемте подальше, — поспешно сказал Цукалас. — Вы очень неосторожны. Это здание сообщается с министерством юстиции, вас могли увидеть. И потом, что за вид, что за маскарад?

— Маскарад? — Старик горько засмеялся. — Жалованье полгода не плачено, на что жить прикажете, господин адвокат? Чем арестанты питаются, тем и мы. А уж за костюм извините. Это мой действительный вид. Не форму же по улице трепать? Вот, обноски ношу, от старшего сына остались.

— Да, конечно, конечно, — нервно сказал Цукалас. — Все это очень непросто. Но перейдемте к интересующему нас вопросу.

— Не знаю, что вас интересует, господин адвокат, а меня интересует, чтобы был порядок. И чтобы людьми не играли, как в кости.

Старик довольно коротко и толково изложил суть дела. Начальник тюрьмы смещен, старший надзиратель также. Речь идет о «передаче на исполнение». Цукалас выслушал его молча, по-профессиональному терпеливо, только морщился иногда, когда надзиратель повторялся.

— Все это очень важно, очень ценно, — сказал Цукалас задумчиво, когда старик кончил. — И я, конечно, не премину воспользоваться полученными от вас сведениями. Но… последствия лично для вас могут оказаться крайне серьезными: ведь источник этой информации нетрудно будет определить. Иными словами, вы совершаете тяжкий служебный проступок. Как мне прикажете поступить? Не могу же я прямо на вас сослаться?

— Господин адвокат, — медленно сказал старик, — вы ученый человек, рассудите сами: беззаконие есть беззаконие. Я вам доложил — и теперь моя душа спокойна. Теперь уже ваше дело.

— Да, да, разумеется, — вяло проговорил Цукалас и, не попрощавшись, не поблагодарив, повернулся и пошел к министерству.

…В коридоре между министерством юстиции и министерством координации Цукалас столкнулся с Папаспиру. Оба они несколько растерялись, но министр пришел в себя первым.

— Все знаю, обо всем поставлен в известность, — замахав руками, проговорил он. — Делаю все, что могу.

— В частности, — Цукалас саркастически улыбнулся, — в частности, устраняете неугодное вам тюремное начальство, не так ли, господин министр?

— Кто? — побагровев, спросил Папаспиру. — Кто вам сказал?

— Профессиональная тайна. Надеюсь, все это делается в гуманных целях?

— Ну, разумеется, — раздраженно сказал министр. — Иначе зачем бы я бегал здесь до полуночи?

— Благодарю вас, господин министр. Я передам ваши заверения своим подзащитным.

Цукалас вышел на улицу, улыбаясь. Все это несколько напоминало ему детские игры. У одного потяжелело на душе — передал свой груз другому. Другой поспешил передать третьему. Любопытно, кому передаст свою душевную тяжесть господин министр юстиции? Не иначе как его величеству королю эллинов. А тот в свою очередь господу богу…

Но ход игры оказался совсем не таким, каким его представлял себе адвокат Ангелос Цукалас.

*