Улыбка Пеликена

Через час он оглянулся назад, холод, делая воздух прозрачным, лишил его возможности понимать пройденное и оставшееся расстояние. Буровая была уже далеко сзади, а поселок, к которому он шел, казалось, не приближался.

Решив прибавить скорости и темперамента шагу, Глеб, не придав значения, появившейся под ногами сырости, неожиданно услышал отчетливый треск льда.

– Стоп! – скомандовал он сам себе. – Что за ерунда? Лед должен быть как минимум полметра толщиной.

Он сделал следующий шаг, но треск раздался снова, а под ногой появилась вода.

– Ешкин кот! Похоже, течение не дает льду нарастать! Назад!

Глеб, отступая, ровно в свой след, поставил ногу, но противно бьющий страхом по нервам треск раздался снова, и ему даже показалось, что вода пошла на лед сильнее.

– Кажется, я приблизился к промоине, и это плохая новость!

– Он присел на серый, набравший влагу снег и стал рассуждать вслух. – Левее снова появляются торосы, значит лед там крепкий, а я попался на собственной глупости, стараясь обходить их по чистому полю. Не сообразил, что сильное течение и соленость океана могут не дать нарастать льду даже в сильные морозы. Похоже, придется лечь на брюхо и, распределяя массу тела по поверхности, снизить риск провалиться под лед. Вот и свалились на мои теоретические познания о смерти и жизни настоящие испытания, где необдуманный шаг – и граница между этими понятиями может растаять.

Он лег, почувствовав, как брюки на коленях и рукавицы тут же промокли. Прислушиваясь, Глеб несколько раз менял направление своего движения, страх и хруст льда заставляли его ползти быстрее.

Метров через семьдесят снег под ним перестал хлюпать водой, мокрые ноги, руки и тулуп, холодя тело, сменили один страх на другой. Он посмотрел на буровую, потом на поселок и ощущение, что за два часа он преодолел только середину пути, неприятным предчувствием побежало по нервам и телу.

– Вперед!!! – крикнул он громко, отгоняя шепот пугающих мыслей. Сжав пальцы в кулаки и напрягая начавшие дрожать от холода мышцы, Глеб поднялся и пошел, слушая каждый скрип под ногами.

Через полчаса короткий северный день кончился, а быстро наступающие сумерки зажгли звезды на небе и фонари береговой линии поселка.

Все, что было на нем мокрого, превратилось в корку, ледяной панцирь на коленях неприятно царапал кожу.

Следующий час он шел, как на автопилоте. Силы стали покидать его, мороз проникал под одежду, сковывал движения и обжигал лицо. Теперь Глеб боялся только одного – остановиться.

Мысли о том, что страх перед опасностью положил его на живот и заставил ползти по хлюпающей снежной жиже, вызвали у него улыбку; философия гибкости выживания давала ему возможность на деле почувствовать значения сказанных несколько часов назад слов.

Последние метры были самыми тяжелыми, тело уже ничего не чувствовало, глаза почти по памяти держали картинку дома, зубы скрипели эмалью, ноги передвигались силой воли и единственным, пульсирующим в голове желанием было – снова увидеть Викторию и детей.

Прошло еще какое-то время и он, падая и снова поднимаясь, наконец-то подошел к двухэтажному дому.

Держась за деревянный поручень, он с трудом поднялся на крыльцо и несколько раз стукнул обледеневшей рукавицей по двери.

– Глеб! – Услышало его сознание голос жены. Он сделал еще несколько шагов, миновав холодный тамбур зашел в прихожую, сполз по стене на пол и закрыл глаза.

Он чувствовал, как кто-то тихонечко расстегивает его тулуп, снимает торбаза, рукавицы, шапку, как иней и кусочки льда на усах и бровях тают, стекая капельками по лицу…

Тепло, голоса близких людей стали возвращать ему силы, и он улыбнулся, а открыв глаза, даже засмеялся хриплым, больше похожим на откашливание смехом. Виктория вытирала его лицо полотенцем, теща стояла с рюмкой водки, дочь – с бутербродом, и у всех в глазах читалось волнение.

– Убью тебя, зараза ты такой! Говорила же: не иди пешком, мороз, тридцать четыре градуса! Зачем поперся через лиман в такой холод? А мокрый почему такой? Ты что, поскользнулся и в полынью упал?

– Не дергай его! И тулуп пока не снимай, пусть посидит немного, отогреется, водочки выпьет.

Виктория взяла рюмку у мамы и протянула ее Глебу.

– Правда, давай выпей, а то ледяной весь! Заболеть только не хватало! И нечего улыбаться, напугал всех, и сам натерпелся. Вон, еле живой сидишь! О чем, я тебя спрашиваю, ты думал?!

– О тебе, – тихо произнес он, возвращая пустую рюмку. – Теперь я знаю, где ошибся, сдавая экзамен китайцу. Знание действительно являются ключом к законам жизни, но не они дали мне силы дойти до дома. – Он взял жену за руку и посмотрел ей прямо в глаза. – Я так сильно хотел тебя видеть, что ни холод, ни лед лимана не смогли остановить меня.

А про себя подумал, что сейчас было бы уместно и правильно сказать как сильно он любит ее, но глупый страх и невежество, делающие язык корявым, придавили его молчанием. И он понял, что ему еще очень многое нужно постигать в этой жизни, чтобы научиться произносить простые и искренние слова.

– А меня? – крикнула Шурка и кинулась обнимать и целовать отца.

– Конечно, моя рыбка… собака, и тебя тоже очень люблю!

– А про тещу не забыли? Это ведь я тебе, зятек дорогой, рюмочку водки поднесла!

Виктория, Глеб и Шурка переглянулись и… рассмеялись. Старый Новый Год наступил, лед на тулупе растаял и стек каплями воды на пол.