Улыбка Пеликена

Глеб и двое его товарищей не пошли вглубь лимана, а встали маленьким лагерем прямо под обрывом, недалеко от памятника первым Ревкомовцам Чукотки.

Дежурный райкомовский бур, наточенный водителем, сверлил лед словно масло, но толщина его требовала дополнительной насадки и выжимала море пота из-под лисьей шапки Глеба.

Когда лунки были готовы и мелкая шуга льда выбрана шумовкой, друзья размотали удочки, поиграли в воздухе мормышками, проверяя эластичность сторожка, пожелали себе удачи и тут же послали друг друга к черту.

Глеб сел на сложенный в несколько раз бушлат, одел черные красную ниточку, – самодур и, плюнув через левое плечо, стал аккуратно опускать снасть в лунку.

Тихонечко шевеля удочкой, он заставлял кончик резинового кембрика дрожать, передавая колебания леске и красной завлекалочке, которая, по его мнению, должна была убедить хищную корюшку в том, что на крючке трепыхается настоящий живой мотыль.

Прошел час, солнце поднялось высоко, народу на льду прибавилось, рука устала подрагивать, поднимаясь и опускаясь вниз, а рыба все не клевала. Василий, сидящий напротив Глеба, зажевал два бутерброда, достал трехсотграммового «мерзавчика» и несколько раз приложился прямо из горла.

– Васька, сукин кот, ты чего-то рано начал! – сказал Глеб, растирая рукой шею и сглатывая слюну.

– А что, я не завтракал еще! Полтора метра льда уже пробурил, холод под тулуп лезет, а эта сикилявка… – Он посмотрел на лежащую на льду удочку. – Где-то другим берегом ходит, хотя бы разочек тюкнула.

– Так что же ты один закусываешь, друзей не зовешь, от коллектива оторвался?

– Смотри, Тяжлов, от тебя вообще отвернулся!

– Что вы тут про меня говорите? – оглянулся геолог.

– Милиционер наш правило нарушает, жрет один втихорца, а главное – пьет из горла и друзьям не предлагает. Хохол!

– Че наехали! Сразу «хохол»! У меня в ящике еды и сала полно, бросайте свои удочки и подходите, пропустим по маленькой для согрева.

Глеб знал, что жена Василия, собирая мужа на рыбалку, положила ему еды на хорошую зимовку, и поэтому вырванное из друга предложение начать и пропустить затрепетало в нем радостью предвкушения.

Порезанное ломтиками сало, черный хлеб, зеленый лук и бруснику милиционер доставал медленно, словно демонстрировал яйцо Фаберже, давая друзьям насладиться картинкой и окончательно захлебнуться слюной.

Когда водка была разлита по алюминиевым крышкам китайских термосов, Глеб, привычно проведя пальцами по усам, произнес:

– Ну, братцы, если рыбы не поймаем, то кайф точно словим. Красота! – Он посмотрел по сторонам. – Сопки, мороз, сало… За прекрасно начинающийся день!

Глухо стукнулись стаканы – три глотка, и водка хлынула согревать внутренности, а сало, оттаивая на языке, волшебно запахло чесночком, тмином и перцем.

Недолго думая, друзья наполнили свою тару еще раз. Им даже показалось, что отсутствие клева не испортит им настроения, как вдруг, словно порыв ветра или волна, по лиману покатились крики, размашистые движения рук и блеск солнца, отраженный от прыгающей на льду корюшки.

– Во! Пошло дело! – хрипло произнес Василий, отправляя водку в род, словно воду.

Глеб так не умел, поэтому допил спокойно и, занюхав корочкой ржаного, ароматного хлеба, вернулся к своей лунке.

Если косяк, а именно так и перемещалась корюшка, заходил в лиман, то улов доставался каждому. Поэтому, зная повадки и манеру поклевок этой удивительной рыбы, Глеб снял рукавицы и приготовился.

– Оп-па! – выкрикнул он, почувствовав удар. – Мужики, поехали! – наматывая леску на руки, он быстро вытащил корюшку, снял ее с мормышки ударом об лед и снова запустил снасть в воду.

Все закипело, закряхтело и закричало. Руки летали в воздухе словно крылья, рыба прыгала на льду, запах свежих, только что сорванных с грядки огурцов заполнил пространство лимана.

Кончилось все так же неожиданно, как началось и, к неудовольствию рыбаков, быстро.

– Ох! – произнес изрядно вспотевший Василий. – Попластали немножко. Глеб, ты сколько штук цапануть успел?

– Двадцать две.

– А ты как, Тяжлов?

– Двадцать пять!

– Вот вы гады все! Я бы обловил вас, к бабке не ходи, да у меня на крючке бородавка плохо спилена, и каждый раз приходилось чуть больше времени тратить на снятие рыбы.

– Васька, – возвращаясь к ящику, хитро произнес Глеб, – плохому танцору всегда что-то мешает. Иди лучше, закусим, косяк все равно назад быстро не вернется.

Они выпили, понюхали свои замерзшие руки, пахнущие огурцами, с азартом рассказали друг другу, у кого из них была самая интересная поклевка, и вернулись к лункам.

Ожидание и морозец, шагнувший за двадцать, заставил их сначала приседать, потом снова закусывать, растирать лицо снегом и пить горячий чай.

– Все, больше не могу, замерз, как цуцик! Ветер еще вдоль лимана потянул, – сказал Василий, вставая с ящика. – Пробурю еще одну лунку, глядишь, и согреюсь.

Он взял бур, отошел метров на десять и стал дырявить лед.

Пройдя метр, он расстегнул верхнюю пуговицу тулупа, протер пот со лба и встал на колено, так как вороток был уже совсем близко к поверхности льда.

– Васька, чего мучаешься, надставь бур, а то на тебя смотреть страшно – скоро на снег ляжешь, – произнес, улыбаясь, геолог.

– Да я все равно греюсь, мне чем неудобнее, тем теплее.

Но все-таки через несколько секунд он остановился и, вытащив бур, крикнул:

– Мужики, бросьте шумовку!

Геолог был ближе, и точно в ноги милиционеру кинул огромный половник с дырками, приспособленный для удаления льда с поверхности воды.

«Дзинь…» – услышал Глеб странный звук и обернулся. Вася стоял на коленях, разведя руки в разные стороны, Тяжлов замер с открытым ртом, как гипсовая статуя в парке Горького.

– Боже, что у вас случилось?

– Водка, – тихо прошептал милиционер, – я ее из ящика во внутренний карман тулупа переложил, чтобы не ледяная была и…

Тяжлов хлопнул в ладони, и рухнул на лед, в накатившем приступе смеха.

– И… что? – приближаясь к Василию, и поглядывая на нескромно катающегося по снегу геолога, заикаясь выговорил Глеб.

– Это была наша последняя, вернее – твоя. Я нагнулся, – шумовку поднять, а она шасть из-за пазухи и так пум… пум… пум и в дырку юркнула. Глеб заглянул в лунку, посмотрел на геолога, в растерянные детские глаза Василия и сначала медленно, сдерживая себя, а потом все сильнее и сильнее стал в голос хохотать над незадачливым другом, присоединившись к обессилевшему от смеха Тяжлову.

– Ну, чего вы ржете, балбесы, – снимая тулуп, серьезно заговорил Василий. – Сейчас я лягу, и… – Он снял свитер, лег на снег и просунул руку в лунку. – И… вот зараза, не достаю! Пальчиками прямо по крышке тюпаю, а взять не могу. Вот напасть, еще и снег холодный!

Глеб и геолог, видя эту картину и серьезное лицо Василия, уже не могли остановиться – смех душил их приступами и одарил икотой.

– Вот, так вам и надо, чтобы вы загнулись, черти полосатые!

– журил их милиционер, снова одеваясь. – Я сейчас из лески петелечку сделаю, тихонечко ее на горлышко заведу и бутылочку выдерну. Будьте покойны, вам даже понюхать не дам.

Смех и возня вокруг лунки привлекли внимание сидящих рядом рыбаков. Быстро окружив друзей плотным кольцом, они советами, а кто и на практике, – проверяя длину своей руки, пытались помочь Василию в таком важном и благородном деле, как спасение водки из ледяной ловушки. Петельки из лески, веревки скользили по бутылке и не затягивались, вызывая смех и боль в мышцах пресса Глеба. Он, удерживая скулы в ладонях, очень хотел остановиться, но обстоятельства и уникальные советы никак не позволяли ему перестать смеяться.

Незаметно для всех главным спасателем и генератором идей стал колоритный, бородатый дед, явно рассчитывающий на чарку после успешного завершения операции.

И когда все мыслимое и немыслимое было испробовано, находчивый дед предложил радикальный, и где-то даже логичный способ.

– Значит, так, сынок! Ты прошел метр, бур вытащил, а бутылку уронил. Сейчас бери вставку и удлиняй бур. Потом разбивай водку! – При этих словах Глеб с геологом снова повалились на снег, а брови Василия сложились домиком от удивления и обиды.

– Ничего, ничего! – громко повторил дед, видя реакцию собравшихся. – Водка никуда не денется! Буришь дальше, доходишь до воды, а она под напором водку с шугой прямо наверх, так сказать, под ободочек доставит. Тебе только и останется – наклониться и прямо из луночки хлебнуть, или вон, колпачком из термоса зачерпнуть.

Народ от такой теории примолк, Глеб и геолог, обнявшись, хлопали друг друга по плечу и, смахивая слезы, с трудом глотали воздух между приступами смеха.

Вася, пробежав взглядом по лицам, соединил в своей голове слова деда с практикой сверления лунок, крякнул и воткнул удлиненный бур в лунку. Звон разбитой бутылки сопроводился ропотом и улыбками окружающих.

С силой и злостью крутил ручку бура милиционер. В момент, когда поток воды и лед вышел наверх, все замолчали. Глеб закрыл себе рот руками, пристально посмотрел на Василия и пихнул ногой геолога, который, продолжая кататься по снегу, смеялся уже и на просто выставленный вперед палец.

Милиционер открутил крышку термоса, зачерпнул с поверхности лунки воды и медленно стал подносить ее ко рту. Тишина зазвенела, даже геолог, засунув себе в рот рукавицу, наконец-то успокоился.

Вся взгляды сконцентрировались на лице Василия.

– Ну! – крикнул дед.

Осторожно, словно дегустируя яд, тот сделал маленький глоточек. Люди перестали дышать.

Выполнив движение, похожее на полоскание рта, Василий, на секундочку замер и… с силой выплюнул все на снег.

Лиман содрогнулся от смеха. Десятки голосов на разные переливы перешли в хохот. Дедок тихонечко ретировался, а Вася, наконец-то осознавший всю комичность происходящего, улыбнулся и, погрозив пальцем Глебу, произнес:

– Вот как хочешь, а я тебе бутылку возвращать не буду! Разбить ее в лунке было нашим общим, коллективным решением… Мать его за ногу!!