КЛАНЯТЬСЯ НЕСОВРЕМЕННО!
Я получаю мейл от Анники Андервик. Она пишет, что не хочет давать интервью. Тон письма вполне доброжелательный. Но оно не предполагает продолжения разговора.
Анника Андервик пишет, что все эти годы пыталась осмыслить поездку в Демократическую Кампучию в 1978-м. Что происходило в Камбодже тогда, что происходит сейчас. Но ее частные размышления не могут быть никому интересны.
Куда важнее — трагедия Камбоджи, пишет она. Американские бомбардировки, потом революция, которая разрушила общественные структуры и уничтожила миллионы людей. Последовавшая за тем нищета.
Это, пишет она, настолько жутко, что понять это почти невозможно.
И с наилучшими пожеланиями.
Это первое интервью западному журналисту за восемнадцать лет. Простая хижина, маленький деревянный столик. Пол Пот говорит слабым голосом. Инсульт частично парализовал левую половину. Левый глаз почти ничего не видит. Взгляд у него то грустный, то умоляющий.
Он говорит:
— Я пришел сражаться, а не убивать людей. Вот сейчас я перед вами, неужели я кажусь вам чудовищем? Моя совесть чиста.
И:
— Я не снимаю с себя ответственности — наше движение совершило ошибку, это могло случиться с любым движением в мире. Но было одно обстоятельство, от нас не зависящее, — нам противостоял враг. Хочу сказать вам, я очень горжусь одним фактом: если бы не наша борьба, после семьдесят пятого года Камбоджа была бы вьетнамской провинцией.
Интервью окончено. Пол Пот просит его извинить: он очень устал. Ему помогают подняться из-за стола, и на лице его снова появляется та самая улыбка.
После того как он улыбнулся этой своей улыбкой и, опираясь на молодого военного, доковылял до машины, он говорит своему надзирателю:
— Знайте, все, что я делал, я делал для своей страны.
Журналист. Вы бы хотели попросить прощения за страдания, которые вы причинили?
Пол Пот
Переводчик. Он спрашивает, хотели бы вы попросить прощения за страдания, которые вы причинили?
Пол Пот
Дорога.
Замороженное кружение. Когда я был маленький, я думал, что дорога ведет из одного места в другое.
Что она начинается и заканчивается в определенных местах.
Позднее я понял, что это не так. Дорога ведет к новым дорогам. Все дороги взаимосвязаны. Они образуют большие круги. Круговороты. Если ехать достаточно долго, становится очевидно, что дорога ведет к себе самой.
В ОДНОЙ РУКЕ МОТЫГА, В ДРУГОЙ — ВИНТОВКА!
С балкона я вижу пномпеньский Олимпийский стадион. Спроектированный любимым архитектором Сианука Ванн Моливанном, это один из самых современных архитектурных объектов в Камбодже. Линии. Ритм, все дышит 1960-ми, все устремлено в будущее.
Разумеется, никогда и речи не шло о том, чтобы Камбоджа проводила у себя Олимпийские игры. Стадион построили целиком на собственные средства, без иностранного участия. Ради престижа. Сианук хотел показать миру, на что способна его страна.
Если фундамент держится на гордыне, остальное, пожалуй, можно называть как хочешь.
«Рассчитывай на собственные силы», как позднее выразился Пол Пот.
Вялое дуновение ветра. Жара на мгновение ослабевает. Внизу на улице автомеханики выправляют молотками вмятину на корпусе машины.
Говорят, что сразу после революции на Олимпийском стадионе казнили чиновников из правительства Лон Нола. В одной книге я нахожу фотографию Пол Пота на возвышении у трибун. Какое-то массовое мероприятие, какое именно, непонятно. Ничего подобного во времена Пол Пота почти не проводили. Ничего, что могло бы сравниться размахом с грандиозным открытием стадиона, устроенным Сиануком, с парадом и школьниками с флагами в руках.
Сейчас это место пришло в запустение. Оно оживает утром, с пяти до семи, и вечером, на закате, когда люди приходят сюда бегать по дорожкам и делать гимнастику.
Блестят золоченые украшения стадиона, и я понимаю, что поддался искушению. Образ Демократической Кампучии был так драматичен, так ужасен и сенсационен. Я пытался понять произошедшее, исходя из этого образа. И только все запутал.
Образ такой: коллективизированное общество, принудительный труд и массовые казни. Страна, построенная по коммунистическому образцу. Люди-роботы, бескомпромиссные и не испытывающие сочувствия.
Повсюду одинаковые черные одежды, одинаковые драконовские законы и одинаковые нечеловеческие условия.
Если всё — большой рациональный аппарат, то убийства и голод — это часть расчета. Равнодушие к человеческим страданиям тотально.
Что заставляет нескольких человек проводить такую политику? И как добиться от подчиненных выполнения замысла?
Рассказы, которые я слышу, плохо вписываются в этот трафарет. Они расползаются и противоречат друг другу. Я должен перевести свой взгляд на что-то другое. Ответы не заложены в этом образе, потому что его невозможно постичь. Он отражает ожидания, а не действительность.