Улыбка Шакти

Истрепанный парусок свежестиранной майки, тысячелетние глаза и пальцы, и яма для обжига во дворе. Вот так и я сел бы на детском стульчике, в такой же майке, и лепил из воска эти волшебные рукописи, когда-нибудь, когда завершу свое странствие.

Bell-metal, а правильнее – Дхокра, по имени племени, с давних времен занимавшемся этим литьем металла, восходящем к временам Харрапы и Мохенджо-Даро, где найден один из первых артефактов – танцующая девушка. Есть две основные методики литья: с использованием воска для создания формы перед отливкой и с использованием глины. Дхокра работает с воском. Это древнейший процесс в тринадцать этапов, где все работы выполняются вручную. Металл – смесь меди и олова. Есть нитяной или веревочный способ создания формы, когда воск раскатывают на веревочные отрезки и из них плетут, вяжут фантастическую фигуру или жанровую сцену, которая может быть и в рост человека. Изысканно ажурная шерсть быков и сказочных животных. Или многофигурная переправа на лодках через реку. Или ритуальные танцы мужчин и женщин, исполненные затерянным во времени лесным Модильяни. В готовом виде это фигуры цвета бронзы и серебра с вкраплениями алого и голубого, если нужны по замыслу. Дхокра, а касту этих ремесленников местные называют грва. Хотел было купить у него резной рожок – тори, но где бы гудел, в джунглях? Он поднес к губам, дунул на прощанье.

Долго колесили лесными дорогами, пока не въехали в марсианский пейзаж. Красная земля, одиноко стоящие, такие же красные, как земля, деревья на большой, залитой солнцем поляне. Каждое дерево как бы зависло на взлете, держась на нитях оголенных корней.

Еще немного проехали, слева маленький хутор, справа – две женщины под деревом, в кроне которого мужичок гуцульским топориком рубит ветки. А женщины заворачивают их внизу в шали и покрывала. Ветки яростно кишат большими рыжими муравьями, теми самыми, которых здесь тушат с тертыми помидорами и добавляют в овощные подливки. Несут ветки на хутор, муравьи впиваются по пути, женщины стряхивают их с себя, помирая со смеху.

Перед домом пустой бревенчатый загон, смахивающий на сказочную крепость. Для кого? Для свиней, оказалось. Свиной замок. Видимо, тут не черные, а розовые, домашние, что редкость. Под крышей дома подвешены гнезда, в них сидят курицы, прям подвесные сады. Во дворе под навесом чудесным доисторическим макаром толкут халди – коренья куркумы: тесаное бревно с подпоркой посередине в виде детских качелей. На одном краю – две девочки прижимают его ногой и отпускают, по другую – наконечник, прилаженный к бревну, в виде клюва, дробит корешки в каменной лунке в земле. Их успевает подкладывать сидящая на корточках женщина, и отдергивает руку, когда наконечник опускается. Девочки в платьях принцесс, словно не куркуму толкут во дворе, а на свадьбе танцуют. Правая нога на бревне, левая рука над головой, держась за подвязанный к притолоке шарфик. В саду на расстеленном покрывале сушатся нежные бутоны, прости господи, махуйи, из которых будут делать крепкое вино. К пальмам у озера невдалеке приторочены горшки, куда стекает сок, похожий на айран, добавят специи и будет местное пиво сальпи. День начинается с сальпи и заканчивается махуйей, а между тем можно и пообедать – рисом с деликатной подливкой из красных муравьев, которые тут с не меньшим аппетитом едят людей, чем люди их. В озере мальчишки затягивают бредень. Вернулись к мотоциклу, собрали плоды тамаринда под деревом – илли называется, кисЛёнький, с косточкой, которую можно долго посасывать дорогой.

Заехали на еще один хутор, там древний храм – Нариенпал, вайшнавский, одиннадцатого века, но выглядит аскетично, как шиваистский. Ограда на замке. Объявленье висит: закрыт в связи с коронавирусом. Ну да, видать, иммунитет слабенький, тысячелетний, антител мало. Но Пракаш нашел ключника, открыли.

Едем дальше, бог весть, куда забрались, на рассвете тронулись, а уже середина дня. Ни хуторов, ни признака людского, нехоженый лес, старая грунтовка в ямах и камнях, голова моя жалуется на каждой колдобине, привстаю, как на стременах, если успеваю заметить перед колесом. На обочине вдруг двое показались: давно сидят, коротают вечность, подливают сальпи друг другу из глиняных горшочков, прихлебывают за неторопливой беседой о мужской дхарме и женской, головы полотенцами обвязаны, а вокруг ни души – дивный бесчеловечный мир.